Лиза Хилтон - Ультима

– Это, конечно, предрассудки, но совершенно нормально, – заверила я подругу.

– Ага. Меня больше волнует, что будет после родов.

Когда мы приехали в «Библос», Карлотта сказала, что ей надо вздремнуть, поэтому я пошла в бассейн плавать, читать в шезлонге и планировать день после аукциона. Билет на поезд все еще ждал меня в камере хранения на вокзале Сент-Панкрас. Хотя, возможно, мне и не придется им воспользоваться. Перевернувшись на спину, я лежала на воде, слегка шевеля руками и глядя в кобальтовое средиземноморское небо. На мгновение я погрузилась в мечты. Ненадолго.

В шесть я пошла одеваться. Я, на удивление, волновалась перед встречей с Ермоловым, мы с ним не виделись семь месяцев, поэтому, конечно же, наряжаться не стоило, надо сделать вид, что мне было ровным счетом все равно. В результате я выбрала светло-серое льняное платье «Караван» с коричневым кожаным поясом от Изабель Маран и простые босоножки на плоской подошве. У меня есть теория, согласно которой мужчина, который видел тебя обнаженной, уже не обращает внимания на каблуки. А вот причесывалась и красилась я очень долго, провозилась двадцать минут, а потом стерла весь макияж.

– Дорогая, ты в этом пойдешь? – спросила Карлотта, выходя из комнаты в наряде от Луизы Беккариа: платье в стиле ампир из стираного белого муслина. Она немного напоминала модель Элизабет Виже-Лебрен, художницы, из-за которой я выбрала имя для своего псевдонима. Я написала Ермолову сообщение, в котором напомнила, что меня, вообще-то, зовут Элизабет. Карлотте я объяснила еще на ее свадьбе прошлым летом, что из бизнес-соображений я сменила имя Лорен на Элизабет. Господи, какая сложная штука жизнь!

– Ну, в смысле, ты шикарно выглядишь, но ты вроде говорила, что твой итальянец – нищеброд? Зачем же так себя ограничивать, дорогая? Не лишай себя выбора!

– Он мне очень нравится, Карлотта. У нас с ним много общего.

– Вроде духовной связи?

– Можно и так сказать.

– Да, это важно! Вот у нас с Францем тоже так было, кстати!

Мы приехали в «Ля Ваг д’Ор», где Ермолов заказал столик на восемь, и я тут же пожалела, что не послушалась совета Карлотты. Я догадывалась, что он придет не один, раз уж он отказался пригласить меня в свой загородный дом и еще раз показать картины, но не думала, что его спутница окажется метр девяносто с учетом каблуков. Да, теперь я поняла, как нелегко жилось Маккензи Пратт. Когда Татьяна наклонилась ко мне, чтобы, как положено, поцеловать в щеку, я почувствовала себя просто карликом. Однако мало что утомляет больше, чем озлобленная женщина, да и русский я худо-бедно помнила, поэтому старалась поддерживать дружескую беседу, скрашивая свое горе идеальным «Кортон-Шарлемань». Карлотта светски болтала с Ермоловым по-английски – обычный евротрёп: кто где был, куда собирается ехать дальше. Мы в Англии, как правило, пытаемся перещеголять друг друга знакомствами, а в Европе принято рассказывать о путешествиях.

Татьяна не преминула сообщить мне, что работает дизайнером украшений. Я едва сдержала желание посочувствовать ей и спросила, продает ли она свои работы в Лондоне.

– Я бы хотела, но, понимаете, я так занята, мы с Павлом все время путешествуем! – произнесла она, протянула худую бледную руку над нетронутой тарталеткой с лобстером и вцепилась в Ермолова.

Многозначительно посмотрев на Карлотту, я дала ей понять, что мне с Ермоловым надо поговорить наедине. Татьяна явно не собиралась ни на секунду выпускать его из виду. Карлотта извинилась и сказала, что ей нужно в дамскую комнату. Ермолов галантно вскочил на ноги и предложил ей руку, но тут моя подруга немного покачнулась и животом задела бокал с коктейлем «Космополитен», так что все содержимое оказалось на Татьяне, точнее, на ее облегающем комбинезоне от Алайи. Официанты бросились к ней с салфетками, но все-таки Татьяне пришлось удалиться в туалет, чтобы привести себя в порядок, а Карлотта, причитая и извиняясь, засеменила следом. Ермолов тут же перешел на английский:

– Фу, какая ты злая, Джудит!

– Ну а что остается делать, если ты связался с девушкой, которая пьет коктейли за ужином? Она вот-вот вернется. Мне нужно, чтобы ты приехал на аукцион «Британских картин» пятого июля. И сделал ставку на одну картину. Покупать не надо, просто сделай ставку. Высокую ставку! Гоген, «Девушка с веером II».

– Да, я уже видел каталог. И газеты читал. И почему же мне не стоит приобретать такую важную работу?

– Уверяю тебя, не стоит этого делать. Но мне нужно, чтобы ты притворился, что она тебе очень нужна. Сможешь помочь?

– Я всегда рад помочь старой… подруге. А с чего такая срочность?

– Дежан Разнатович.

– А-а, ясно…

Сейчас все миллиарды Ермолова были совершенно законны, но я знала: ему не нужно объяснять, кто такой Разнатович.

– Наверняка есть и другие способы уйти от Разнатовича, разве нет?

– Павел, прошу тебя. Уходить от него мне придется в любом случае. Никуда не денешься. Но сначала дело. Так я смогу выиграть немного времени.

– А что я за это получу?

– А что у меня есть, что могло бы тебя заинтересовать?

– Ты сегодня такая серьезная…

– Ты имеешь в виду – занудная?

– Занудная? Да, пожалуй. Может быть, вот это немного поднимет тебе настроение, – сказал он, передавая мне под столом маленькую коробочку. – Не сейчас, потом откроешь. Что планируешь делать после аукциона?

– А как же твоя девушка?

– Татьяна? Это… временный вариант.

– В таком случае я открыта к предложениям. Возможно. Обещать ничего не могу. Сначала я должна разобраться с делами в Лондоне. Но мне очень нужно, чтобы ты сделал ставку на эту картину!

– Значит, увидимся в Лондоне. А потом – посмотрим.

– Знаешь, Павел, я твои картины видела во сне… – шепнула я, но тут Ермолов снова встал, дамы вернулись за стол.

Татьяна решила проблему с комбинезоном кардинально – просто отрезала испачканные брючины. Официант нес за ней обрезки ткани. Даже на фоне жесткой конкуренции в трехзвездочном ресторане в Сен-Тропе в середине июня ее ноги произвели эффект разорвавшейся бомбы. Татьяна торжественно прошествовала по террасе, а все посетители жадно смотрели ей вслед. Ермолов подошел к ней и поцеловал в плечо.

– Завтра пройдемся по магазинам, милая! – прошептал он, не сводя с меня глаз.

Даже сложно себе представить, что когда-то я боялась его.

– Слушай, да он по тебе с ума сходит! – воскликнула Карлотта, когда мы пили ромашковый чай на балконе ее номера в «Библосе», а я даже не курила из уважения к близнецам.

– Ну, у нас с ним много чего было, но ты же видела эту Бриенну Тарт.

– Да ну, таких, как она, там пруд пруди! – захлопала ресницами Карлотта, и я заметила пару накладных ресниц из норки в уголках глаз.