Марина Болдова - Клетка семейного очага [litres]

– Нет. Я готовился к олимпиаде по математике. Да у отца и без меня помощников, точнее, помощниц, хватало.

– А ваша мать?

– Нет, что вы! Она, если честно, только смеялась над ним. У них уже давно нет отношений. То есть отец пытался с ней общаться, но ей это было не нужно.

– Почему?

– У мамы есть друг. По-моему, отношения серьезные. Да и у отца в последнее время девушка Ира жила. Она ему и помогала.

– Ирина Витальевна Суркова?

– Да, папина студентка.

– Отец пригласил вас на презентацию?

– Да, конечно. И я собирался пойти. Отец, видимо, надеялся, что и мама придет. Он нам столик оставил, мне Ирина звонила перед самым началом. Но я не пошел.

– Почему?

– Я срочно понадобился маме. Рабочий, который делал ремонт в нашей квартире, заболел. Нужно было помочь ей.

– Так срочно?

– Ну… – Саша пожал плечами. – Скорее всего, мама просто не хотела, чтобы я шел к отцу. Может быть, ревность… Не знаю.

– Вы не видели, выходила она из дома в этот день?

– Конечно, выходила. За продуктами. У нас в холодильнике было пусто. Но она скоро вернулась.

– Сколько времени ее не было?

– Минут сорок, наверное. Я уже отвечал на эти вопросы.

– Да, конечно. Полина Семеновна не передавала с вами документы из шкатулки вашей бабушки?

– Я с мамой сегодня не разговаривал. Я ушел, она еще спала. А я торопился на встречу с Карташовым.

– С кем?!

– С Карташовым Сергеем Сергеевичем. Он историк. Я хотел спросить его о своих предках, о Курлиных.

– Почему вас это вдруг заинтересовало?

– Не вдруг. Я еще со школы интересовался историей нашей фамилии. Мне многое рассказывала бабушка, но я хотел найти документальные подтверждения своего происхождения. Это же интересно.

– Нашли?

– Это долгая история. Все так запутанно оказалось.

– Расскажите.

Саша пожал плечами. Он не понимал, зачем это нужно следователю. Пока он ехал от Карташова, пытался разобраться в полученной информации. Они договорились, что Карташов приедет к ним с мамой завтра, и они вместе свяжутся с его другом в Германии, который расскажет про какую-то их родственницу. Правда, уже умершую. Что-то он не договаривал, Сергей Сергеевич. Это Саша сразу понял, но настаивать на продолжении разговора не стал. К тому же время поджимало.

– Фамилия Курлиных в городе известная. Потомков много. Но мы к этим Курлиным не имеем никакого отношения. Бабушка рассказывала, что корни у нас немецкие, в Россию приехал в семнадцатом веке, при Петре Первом, барон Карл фон Курлин. Чем-то он царю не угодил и поэтому был отлучен от двора. Карл с семьей переехал на жительство в Самару. Приставка «фон» как-то потерялась. В отличие от русских Курлиных, мои предки плодовитостью не отличались, в тысяча девятисотом году в Самаре жили только два брата-близнеца Эрих и Фридрих. Моя бабушка – дочь сына Эриха Карла. Фридрих еще в семнадцатом уехал из России. Собственно, документов в бабушкиной шкатулке всего три. Письмо Петра Первого Карлу фон Курлину от тысяча семисотого года, метрика о рождении в тысяча восемьсот девяностом году Карла Курлина и метрика бабушки. Мой отец рожден ею вне брака, я даже не знаю, кем был мой дед. Вот, собственно, и вся история. Я поехал к Карташову в надежде, что у него хоть что-то есть о моих родственниках. И у Карташова обширные связи по всему миру. То, что он мне рассказал, вполне похоже на правду. В Бремене несколько месяцев назад умерла балерина Эрика Фридриховна Билевиц, урожденная Курлина. Похоже, она дочь того Фридриха, который уехал из России во время революции. По крайней мере, Карташов в этом уверен.

– Откуда у него такая уверенность?

– Он говорит, что я очень похож на Эрику Курлину. Он видел ее портрет в театре в Бремене. Поэтому он и не сомневается.

– Что еще рассказал вам Карташов?

– Ничего. Мы договорились встретиться завтра у нас дома.

– Хорошо.

– А почему вы интересуетесь историей нашей семьи? Это имеет какое-то отношение к смерти моего отца?

– Мы должны проверить все.

– Но это смешно! Отцу, во-первых, совсем было наплевать на семейные предания. Он весь был в своем увлечении фотографией. Можно предположить, что его убили за наследство. Если бы оно было, наследство! И тогда получается, что убийца – я. Или моя мама. Но это опять смешно.

– Я смотрю, вы веселый человек, Александр Курлин! – укоризненно произнес Беркутов.

– Я просто поверить не могу, что вы можете думать, что я или мама… из-за какой-то квартиры.

– У вашей матери были серьезные материальные затруднения в последнее время. Вы об этом знаете?

– И что? Я не инвалид и вполне способен прокормить и себя и ее. Я могу идти? – было видно, что ему не терпится покинуть кабинет.

– Да, конечно. Давайте ваш пропуск.

Проводив Курлина, Беркутов еще раз посмотрел на бесполезную уже схему. «Нужно вызывать Карташова. Или лучше я съезжу к нему сам», – решил он и стал набирать номер его домашнего телефона, заглядывая в недавно распечатанную бумажку.

Надежда обо всем догадалась. По его несчастным глазам, по виновато раскуренной сигарете, по скрюченным, словно в судороге, пальцам. Роговцев влюбился. И, судя по всему, в Катю. В ту самую, которую бросил ради нее, Надежды.

Если считать по годам, то вместе они прожили не так уж и много. Командировки спецкора Роговцева иногда затягивались на полгода, а то и год. Стыдно сказать, но Надежда конкретно по мужу никогда не скучала. Скучала одна, потому что развлечения типа девичников ее не прельщали. Походы в театр, опять-таки с подругой, тоже. То, что она хотела, было за гранью допустимого. Хотелось, чтобы Зотов, пусть на правах друга, пригласил ее куда-нибудь. Забывшись, Надежда представляла это «куда-нибудь» то рестораном, то просто скамейкой в парке, то чужой квартирой. Ни, боже упаси, каких-то сексуальных фантазий! Все пристойно. Но – так, чтобы и ему и ей все было понятно: все не просто между ними. Они вот так, сдерживают себя, они понимают, что нельзя: семья и все такое. Но взгляд, прикосновение холодных пальцев, легкое объятие пусть говорят сами за себя. Ей так мнилось. Очнувшись от грез и сосредоточив расплывшийся взор на тетрадке с диктантом, который она проверяла, Надя вздыхала и бессильно роняла ручку на стол. После такого возвращения в реальность хотелось плакать. Она раньше, чем при Роговцеве, ложилась спать. А лежа в постели, она думала не о муже, а о Зотове. Так получалась еще одна параллельная жизнь. От Роговцева, вернувшегося домой, она первое время прятала глаза. Впрочем, он никогда этого не замечал.

Сейчас Надежда не чувствовала себя обманутой. Наоборот. Ей казалось, что она, наконец, получила индульгенцию своих греховных мыслей. Теперь можно думать о Зотове сколько угодно, муж сам своей неожиданной влюбленностью в другую разрешил ей это.