Галина Романова - Ничего личного, кроме боли

— Готов, товарищ майор, за свой счет.

— Что за свой счет? — поморщился Кошкин.

Он, конечно, ожидал энтузиазма, но чтобы настолько?.. Даже неприятный холодок в животе поселился.

— Здесь три часа езды на машине до мест, откуда она родом.

— А гостиница? Ее кто оплатит, Денис?

— А не надо гостиницы. У знакомого поселюсь.

Рыжков не стал уточнять, что знакомый, у которого он может остановиться, — один из Машиных коллег, сливающий ему всю информацию. Они уже раз пять созванивались с тех пор, как это все началось, и коллега каждый раз вспоминал что-нибудь новенькое.

— Ладно, валяй. Езжай. Только осторожно, не светись: это наша с тобой самодеятельность. Действуем, чтобы вытащить из беды коллегу. Понял?

Ох, не наломал бы дров Денис, не наделал бы шуму. А то ведь только хуже станет.

А кого он мог отправить? Саня Стешин — парень хороший, но медлительный. Тугодум плюс Машу всячески готов защищать. Значит, не может быть беспристрастным. Значит, не станет копать, если почувствует трясину.

Рыжков уедет в среду вечером, через два дня. Пока задача номер один — вызволить Машу из камеры. Что там произошло в квартире Григорьева, пока не ясно, но Кошкин не сомневался, что она не убивала.

Зачем тогда настаивала на возбуждении дела по факту происшествий на переходах? Обиделась даже, когда он запретил ей думать об этой ерунде.

Кошкин постучал пальцами по столешнице и потянулся к телефону.

— Товарищ полковник, у меня в отделе ЧП.

С силой стиснул зубы, ожидая разноса.

— Ага. Интересно, когда ты собирался мне об этом сообщить?

— Вы знали? — не поверил Кошкин.

— В курсе. Как она? Ты же был там ночью. Так как?

— Держится, конечно. Но расплакалась, когда меня увидела.

— Хорошая реакция. — Горевой выдохнул с облегчением. — Девчонку подставили, разговора даже нет. Она же не дура держать кроссовки со следами крови в машине. Она умница еще какая. А кое-кому в твоем отделе это покоя не дает. Вот скажи, майор, с какой стати Рыжков так суетится? Это что, черт побери, за крысятничество?

И Горевой добавил словцо, от которого у Кошкина пересохло во рту.

— Ты же понимаешь, майор, с кого спросят, если что? С тебя, с нас с тобой, Сережа, спросят. Нет, кто бы мог подумать! Улыбался, говорят, твой Рыжков, когда ее в машину сажали. В общем, так, майор.

Шеф прокашлялся и приказал отстранить Рыжкова от серьезных дел, пускай бумагами занимается. И Машу, если получится ее сегодня к вечеру вызволить под подписку, на время отстранить.

— На время, майор! — подчеркнул Горевой. — Пятно, конечно. Можно было бы задним числом ей увольнение устроить, но тогда, выходит, надо каждого второго увольнять. Один Бог, понимаешь, без греха.

— А ее выпустят, Глеб Анатольевич?

— Ведется работа, майор, — туманно ответил Горевой и отключился.

Работа дала результат: вечером Машу выпустили под подписку о невыезде. Она позвонила Кошкину сразу, как только вышла на улицу. От предложения забрать ее отказалась.

— Я на такси, Сергей Иванович. Мне недалеко.

Он и рад был, и не рад. С одной стороны, из дома не нужно уезжать, жена спокойна. С другой — ему было бы спокойнее доставить Марию до дверей ее квартиры. Глянуть на нее, убедиться, что она в порядке.

— Сережа, не накручивай себя, девочка просто стесняется, — улыбнулась жена и положила руку ему на затылок. — Два дня без душа и зубной щетки. Она просто стесняется.

Он подумал, что никогда не поймет этих женщин. По его разумению, когда ты вышел из камеры, не так уж важно, чем от тебя пахнет. Важнее, чем пахнет вокруг. А вокруг в этот момент всегда пахнет свободой.

— Навещу ее завтра, — пообещал жене. — Остались вопросы, которые я не успел ей задать.

— Лишь бы она захотела на них ответить, Сереженька. — Жену уже клонило в сон. — Лишь бы захотела ответить.

Не захотела. Ни на вопросы отвечать, ни видеть его.

Она просто взяла и исчезла, эта загадочная Мария Бессонова.

Игорю Новикову снова слышались странные звуки. Кто-то открыл и закрыл дверь. Потом осторожные шаги по коридору. Что-то сдвинули в кухне. Он мог поклясться, что слышал, как чиркают ножки стула по полу. Поклясться мог, проснуться — нет.

Надо было просто открыть глаза и поймать призрак, который здесь поселился после того, как он выставил Ольгу. Это точно призрак, в этом он был уверен. Ключей больше ни у кого нет. Он просыпался, обследовал квартиру — все оставалось на своих местах. Так и должно быть, призраки, как известно, иногда шумят, но ничего не берут и не переставляют.

Он стал принимать снотворное. Чтобы не слышать, чтобы не думать, кто там ходит. Чтобы не пугаться. Он взрослый мужчина, врач, он не может верить в привидения и души умерших. Бред. И к психологу не может пойти: если кто-нибудь узнает, его могут отстранить от работы. Ого, а ведь некоторые даже обрадуются.

Ольга первая с улыбкой выдаст какую-нибудь гадость. В таком, например, духе:

— Видишь, милый, до чего ты себя довел. Одиночество никому не на пользу, Игореша.

Если он сейчас попросит помощи, он просто подпишется под тем, что проиграл.

Он молчал, никуда не шел. Но даже сквозь сон слышал, как кто-то открывает и закрывает входную дверь.

Никто, конечно, не ходил, это ему просто снилось. Всего-то нужно было отказаться от снотворного и встать в тот момент, когда открывалась дверь. Или когда приходили в движение стулья на кухне. Но он этого не делал, трусил. И продолжал принимать снотворное.

Грохот прекратился под утро. Он угадал солнце за окном по тонкой полоске света под тяжелой портьерой. Который час?

Откинул одеяло, обнаружил, что лежит на спине с поджатыми ногами. Он помнил, что засыпал именно так. Неужели во сне не ворочался? Резко сел на кровати и тут же почувствовал дурноту. Нет, со снотворным точно пора завязывать. Страхи рассосутся как-нибудь сами собой, а карьере своей он определенно навредит. И людям, которые ложатся под его скальпель.

Люди. Люди-человеки.

Кому же из них он успел так навредить, чтобы ему мстили так жестоко? Он чуть с ума не сошел, думая об этом. День за днем перебрал все годы в этой клинике. Поднял в архиве истории всех своих пациентов с осложнениями после операции.

Нашел троих, все трое — сложные случаи. Он не хотел тогда браться, но родственники уговорили. Реабилитационный период все трое проходили не здесь, наблюдали их другие врачи. Может, кто-то из них умер, не оправившись после операции, и теперь их родственники мстят?

И он, идиот, отправился по квартирам. Навестил каждого. Все живы.

Первый пациент встретил радушно, наговорил множество приятных слов. Просил прощения, что не приехал поблагодарить за сложную операцию. Вторую пациентку, женщину средних лет, его визит насторожил. Она тут же принялась донимать его вопросами: