Галина Романова - Ничего личного, кроме боли

— Док! — Денис пришел в себя первым и выхватил из-за пояса наручники. — Не стойте, осмотрите Машу! Как вы здесь оказались? Я же запретил вам следовать за мной!

Одним прыжком Денис преодолел расстояние между ним и Нестеровым. Перевернул его на живот, завел руки за спину и защелкнул на запястьях браслеты. Приложил палец к шее. Пульс бился, пусть и слабо.

— Жив. — Новиков подхватил Машу на руки и двинулся к лестнице. Остановился, обернулся, глянул на убийцу. С сожалением добавил: — А хотелось бы иначе. Я еле остановил себя, капитан.

Через несколько дней в аэропорту их встречали полковник Горевой, майор Кошкин и Саша Стешин. Рядом стоял автозак, который должен был доставить Нестерова в следственный изолятор.

День выдался хмурый. Моросил холодный осенний дождь, то и дело налетал ветер. Они немедленно продрогли и теперь стояли, ежась.

Пряча лицо в воротник спортивной куртки, Маша спустилась по трапу. Ее тут же обступили.

— Как ты, девонька? — Горевой приобнял ее и кивком указал на Новикова. — Слышал, слышал о его геройстве. Молодец, хирург. Хоть награждай, честное слово! Как ты, девонька?

— Нормально, спасибо, товарищ полковник.

Маше было неловко. Стыдно перед майором, хмуро поглядывающим в ее сторону. Объяснительную придется писать, это сто процентов. Хорошо, если оставят на службе.

— Товарищ полковник, разрешите обратиться к товарищу майору? — Она осторожно высвободилась из объятий толстяка.

— Обращайся, — разрешил тот с улыбкой.

— Товарищ майор, разрешите доложить?

— Отставить, лейтенант. Все доклады позже. — Майор подошел ближе, наклонился к самому ее уху, коснулся губами ее мокрых от дождя волос и прошептал: — Надрать бы тебе задницу, Машка, да по уставу не положено.

— Прошу прощения, товарищ майор, за самовольную отлучку. Но вы бы меня не отпустили.

Похлопал ее по плечу с улыбкой, приложил указательный палец к губам. Она закусила губу. Подступили слезы. Снова стало жалко себя, майора, ребят. Волновались за нее, искали, спасли наконец. Теперь все будет хорошо. Денис так долго каялся перед ней, что ей уже самой хотелось просить у всех прощения. Не надо было замыкаться в себе, стоило чаще спрашивать совета у товарищей. И времени с ними больше проводить. Они же команда. Они друг за друга горой.

А что касается Игоря Новикова, здесь вообще ничего не понятно. И от этого как-то радостно и тревожно одновременно. Док просто не отходил от нее. Без конца брал ее за руку — вроде как пульс проверить. Заглядывал в глаза — тоже якобы из соображений контроля самочувствия. Только смотрел он на нее в такие минуты совсем не как доктор. Денис это заметил, стал ворчать, а Маше это даже нравилось — и внимание доктора, и ворчание Дениса. Что нравилось больше, она пока не разобралась. Вот и сейчас они спорят, кто из двоих повезет ее домой из аэропорта. Надо же, у каждого нашлись свои аргументы. А ей снова смешно. Смешно и приятно.

— Так, ребята, сейчас отдыхать. А в три часа все ко мне на совещание. Будем подводить итоги. — Горевой кивнул и двинулся к своей машине, ожидавшей рядом с автозаком.

— Все слышали? — поинтересовался майор. — Повторять не буду. До встречи. Грузите, парни, этого блондина.

Нестеров в сопровождении охраны спустился по трапу. Маша отвернулась. Ей было больно и страшно смотреть на человека, который сделал несчастными стольких людей. Неожиданно он окликнул ее сам.

— Посмотри на меня, сестренка.

Она нехотя повернулась. Сгорбился, побледнел до синевы. Редкая светлая щетина намокла под дождем. На левой скуле вздулся фурункул. Одежда, в которую его переодели, сидела на нем мешком. А глаза смотрят все так же — надменно, зло, холодно.

Посиневшие от холода губы дрогнули.

— Мне жаль, — выдавил он.

— Не верю. — Она качнула головой.

— Мне очень жаль, — повторил он, и вдруг широкая улыбка растянула его губы: — Очень жаль, что тогда, много лет назад, я так поступил. Нужно было самому тебя убить еще тогда. Жаль, что не решился.

Охранник толкнул его в плечо, приказывая двигаться дальше.

Маша застыла. А потом вдруг громко крикнула ему в спину:

— Знаешь, что я сейчас чувствую, Лека?

То ли потому, что она назвала его так, как много лет назад, то ли из-за того, что ее голос дрогнул, он притормозил и обернулся.

— Что?

— Я чувствую абсолютное, безграничное счастье, потому что тебя уводят! Помни об этом всю оставшуюся жизнь, Лека!

Он помолчал, кусая губы, но прежде, чем нырнуть в дверь арестантской машины, успел ответить:

— Один-один. До скорой встречи, сестренка.