Ирина Грин - Стать смыслом его жизни

Донской нажал на кнопку селектора и попросил секретаря соединить его с Шориным.

— Дмитрий Александрович, — испуганно залепетала та, — я не знаю номера, вы же сказали…

Донской вспомнил, что Шорин оставлял визитку, порылся в визитнице. Ага, вот она. Шорин Леонид Константинович, агентство «Шерлок». Надо же, у него даже инициалы подходят под имечко знаменитого сыщика. Почему-то вспомнился Александр, рассказывающий о том, как они с Никитой придумывали имя для фирмы. Эх, Саша, Саша! А следом вспомнились Катины глаза. «Не мог Саша поджечь супермаркет!» А вдруг и правда?

Рука сама потянулась к телефонной трубке. Через полчаса Шорин уже сидел за столом в кабинете Донского.

— Итак, что вы можете мне сообщить? — спросил Донской, сверля глазами собеседника.

— Могу сообщить, — в тон ему ответил Шорин, — что у меня есть неоспоримые доказательства того, что ваш сын не поджигал магазин.

«Ага, то есть ты сфабриковал доказательства и теперь хочешь мне их продать», — подумал Донской и спросил:

— И сколько я должен заплатить за эти доказательства?

— За доказательства, собственно, ничего. За работу агентства — десять тысяч в день плюс три тысячи — за экспертизу.

— Какую еще экспертизу?

— Подтверждающую отсутствие следов склейки и монтажа.

— Что-то дешево, — саркастически пожал плечами Донской, и тут до него дошло. — Постойте, вы хотите сказать, что Александр действительно не поджигал магазин?

— Вы разрешите воспользоваться вашим компьютером? — вопросом на вопрос ответил Шорин.

— Разумеется, — Донской отодвинулся, подпуская его к столу.

Шорин вставил в процессор диск. Помещение наполнила громкая музыка, пьяные голоса.

— Что это? — поморщился Донской.

— Кадры с камеры слежения из пирожковой «Кампус» в студенческом городке. Узнаете?

Донской увидел расхристанного сына, лихо отплясывающего с какой-то красоткой. Присмотревшись повнимательнее, он узнал Посейдонову дочурку. Вот же чума! Значит, это она Сашку накачала!

— Посмотрите внимательно на время, — сказал Шорин.

В правом углу экрана цифры показывали 20.40.

— Не буду утомлять вас просмотром, — Шорин прокрутил запись вперед, остановил кадр. — Вот наша пара, — он ткнул пальцем в один из столиков, — и время 0.30. Насколько мне известно, сигнал на пульт управления пожарной охраны поступил в 23.15. Все это время ваш сын находился в баре.

— Но почему полиция этого не установила? — спросил Донской.

— Она бы обязательно установила, это вопрос времени, — ответил Шорин, вынимая диск и протягивая его Донскому.

— А кто же тогда поджег супермаркет? — спросил Донской.

— Вы хотите, чтобы мое агентство занялось для вас и этим делом?

— Да, если надо, я сам заеду в ваш офис, чтобы подписать договор. Извините, мне надо домой.

«Чего, спрашивается, я тут жду? — думал Александр, сидя в допросной, куда минут пять назад его привел молодой лейтенант. — Может, они забыли обо мне?»

Не иначе, как стараниями отца, ему досталась вполне приличная одиночная камера. Кормежка, правда, не очень, но Донской-младший был не из привередливых. Хорошо иметь богатенького папу. «Глядишь, и девчонку в камеру приведут, если попрошу. А что? Надо будет попробовать», — и он улыбнулся своим мыслям.

Загрохотал замок, дверь открылась.

— Мама? — изумился Донской, вскочил, подошел к матери. — Как ты сюда попала?

— Сынок! — она расплакалась.

— Мам, ну что ты!

Он взял у нее из рук сумку, подвел к стулу, помог снять пальто, размотать шарф.

— Садись, посиди. Что-то вид у тебя…

— Какой, — сквозь слезы спросила она, — ужасный?

— Нет, мамуля, ты у меня всегда самая красивая!

Донской хотел пододвинуть стул, чтобы сесть рядом с матерью, но тот был намертво прикреплен к полу, поэтому он сел на стол, обнял ее.

— Сашенька! Ты поел бы, я там принесла, пока горячее. Вас же здесь всякой дрянью кормят, по телевизору показывали.

— Да ладно тебе, мама, кормят и кормят. Я лучше с тобой посижу. Расскажи, как там Катя? И мужик этот… Олег. Жив хоть? А то, если помрет, мне еще больше впаяют.

— Жив сынок, жив. Врачи говорят, что поправится. А скажи, правда, отец сказал, что ты наркотики употребляешь? Что накурился и… — она не смогла договорить.

— Да не употребляю я, один раз всего покурил, и вот — докурился. Набедокурил. Ты не расстраивайся, мама. Я тебе буду с зоны письма писать.

— А чего тебя понесло в этот супермаркет?

— Да не помню я, честное слово, не помню! Меня уже менты допрашивали. Может, за машиной пошел — «Форда» — то я там оставил. И как в магазин попал, не помню. И как поджигал — ничего не помню.

— Саш, — мать отстранилась и посмотрела на сына, — так, может, ты не поджигал?

— Я когда днем был в магазине, сказал, чтобы супермаркет горел огнем.

— Почему?

— Откуда я знаю?! — он вскочил со стола, заметался по комнате. — Потому что мне все это надоело! Понимаешь? Надоело быть сыном владельца супермаркетов, будущего губернатора! Я хочу жить своей жизнью! А он опять завел свою волынку!

— Саша, сядь! — сказала мать таким уверенным тоном, что не подчиниться было невозможно. — Что ты себя накручиваешь? Зачем выдумал это соревнование с отцом?

— Какое соревнование? Нет никакого соревнования, тебе кажется.

— Ничего не кажется — я же не слепая, все вижу! Ты с детства мечтаешь стать таким, как отец, лучше, чем отец. Можно подумать, его отцовство тебе в тягость!

— А если и так, разве что-нибудь можно изменить? Да, я устал быть все время на втором плане, мне хотелось вырваться из притяжения этой громады, называемой Дмитрий Донской, сорваться с орбиты, по которой я всю жизнь вращаюсь вокруг его величества, отправиться в автономный полет! И в результате ничего не вышло. Я потерял любовь, дружбу, фирму, бабки, свободу. Все!

— Ничего не все! Ты еще молод, все наверстаешь, не переживай, а по поводу отца… Никогда не думала, что скажу тебе это… Дмитрий — не отец тебе. А своего отца, своего настоящего отца, ты превзошел во всем. Ты умен, красив, талантлив…

— Мам, что ты такое говоришь?

— Что слышал. Дмитрий женился на мне, когда я была беременна. Твой отец — бывший танцор нашего театра, пьяница и неудачник.

— А отец… Дмитрий знает об этом?

— Конечно, знает.

— Но почему он никогда мне об этом не говорил?

— Потому что он не может иметь детей. Как ты думаешь, мужчина будет кому-то об этом рассказывать? Гораздо легче сказать, что это я уже не могла иметь детей после первых родов, а он очень хотел иметь девочку, но ничего не вышло. Я бы никогда не сказала тебе об этом, но не могу смотреть, как ты убиваешь себя этой бессмысленной конкуренцией.

Она еще хотела что-то сказать, но загрохотал замок, дверь открылась.