Людмила Гольдберг - Звезда Надежды

«Ты знаешь, Варюша, что я тебе хочу сказать. Теперь, когда я скоро уйду туда, — он указал пальцем вверх, — эта комната останется тебе. Вот потому тебе и оформили прописку так быстро», — начал старик.

Улыбка засияла на лице девушки. «Пусть теперь снятся сны, не буду им верить!» — подумала она. Ей хотелось танцевать от счастья, она наклонилась и поцеловала небритую, обтянутую сморщенной кожей щеку старика. Тот долго-долго смотрел на девушку, потом слезы навернулись ему на глаза. «Меня еще никто в жизни так не целовал», — прошептал старый комиссар, потом он взял ее руку и поднес к губам. Надежда почувствовала, что сейчас старик должен, наконец, сказать что-то очень важное. И действительно, немного помолчав, тот принялся рассказывать.

— Я рано пошел воевать, тогда шла гражданская война. Я был лихой, смерти не боялся, друзей имел много. Одно плохо — женщины меня не любили. И вот как-то раз расположился мой отряд на отдых в одной из таежных деревень, я тогда уже был комиссаром, и запала мне в душу одна красавица с русой косой… Помню, как пройдет она мимо меня, свету белого не вижу, голова кругом идет, в глазах темно делается. Ходил к ней свататься, посмотрела она на меня и прыснула от хохота, мол, надо тебе еще подрасти чуток. А ростом я, ты видишь, не удался, она была выше меня на целую голову. Но сердцу не прикажешь, полюбил ее, жизнь мне без нее не в радость.

В это время приехал в деревню мой друг, вместе с ним воевать уходили. Обрадовался я встрече с ним. А тот и дня не пробыл, как покорил мою красавицу Варвару. Обидно мне стало, сердце кровью обливалось. Выследил я их как-то раз, вижу — идут, друг дружке в глаза смотрят.

Пошел я потихоньку, краем леса, за ними. И все мне было видно — как Варвара идет, раскачиваясь на ходу, как блестит на солнце ее тяжелая коса. Светило солнце, на небе не было ни облачка. Вот вышли они краем леса на лужайку, где стога сметаны, легли под стог, начали целоваться. Расстегнул он ее кофту, как сейчас вижу, и ну целовать, а она вся дрожит и тоже его целует. Тут я рассвирепел — тоже мне, недотрога, со мной такую неприступную из себя корчила, а здесь так и льнет к нему, так и жмется. Ну, не стал я долго раздумывать. Выскочил из своего укрытия, отшвырнул друга в сторону и, не давая опомниться, всадил ему нож в живот. Бросилась она к своему любимому, кричит, целует его, тут я и ей прямо в грудь нож всадил… Так она стала моей. Никто мне теперь не мешал, натешился я Варварой и досталась она мне девственницей.

Надежда, слушая старика, боялась пошевелиться. Ее трясло от страха, а тот все время судорожно сжимал ей руку. В комнате стемнело, и девушка потянулась, чтобы включить лампу, но больной остановил ее.

— Когда ты здесь появилась, — продолжал он, — я и впрямь подумал, что это Варвара за мной пришла. Только ты немного стройнее и чуть пониже, но лицом ты очень на нее похожа, и коса такая же, как у Варвары. Ты для меня все делаешь, чего она никогда не делала, но все равно ты теперь моя Варвара.

И его трясущаяся рука потянулась к Надиной груди. От растерянности и страха девушка не знала, что делать. Она попыталась вырваться, но старик потянул ее обратно. Почти теряя сознание, девушка упала в кресло. Перед ней был не тот добрый старик, который заботился о ней, как о родной дочери, перед ней был убийца, предатель, насильник, надругавшийся над мертвой. Он трогал ее грудь костлявыми пальцами, глаза горели, как у голодного зверя. А старик продолжал:

— Был я в Киеве. Когда влетели мы на конях в институт благородных девиц, в одну ночь стали они все неблагородные. Сопротивлявшимся горло резали. Я не любил, когда женщины кричали, сразу их приканчивал, а потом уже наслаждался. Они были еще теплые, молчаливые… Ты пойдешь завтра в церковь отмаливать мои грехи, ты мне обещала хранить тайну. Никто не должен знать об этом. Тебе же лучше, если молчать будешь, а то быстро окажешься на улице. У меня большие связи, никто тебе не поверит, свидетелей нет, всех своими руками убрал…

Он снова засмеялся. Смех это был или хрип? Надежда только и могла, что мотнуть головой.

«Вот умница, все понимаешь», — ухмыльнулся старик. И тут же изменившимся мягким голосом проговорил: «Ну ладно, иди спать, а то ты совсем устала. Спокойной ночи».

Лежа в постели с открытыми глазами, она пыталась сдержать рыдания, но слезы сами капали на подушку. Старик пожелал ей спокойной ночи. Какая уж там спокойная ночь, когда его слова до сих пор звучали в ее ушах! Грудь горела при воспоминании о прикосновении страшной руки. Что теперь делать? Бежать? Заслуги… Вот так заслуги! Может, поэтому Андрей ненавидит его? Вдруг она вспомнила про человека, который привел ее сюда. Кто он такой, этот Вадим? Чем занимается? Всегда полно денег, а где работает — неизвестно. Вся семья одинаковая. «Ладно, останусь здесь, — наконец решила Надежда, — но только этому скелету не дам меня лапать».

Ей вспомнились теткины слова: «Не позволяй мужчинам трогать себя. Они могут принести тебе много горя. Береги свою честь, не позорь мать. Потерять чистоту — это позор, это большой грех». Девочка со страхом повторяла теткины слова, ей было тогда четырнадцать.

Теперь она мучилась при мысли о том, что полумертвый отвратительный старик прикасался к ней. Как это было противно! Тетка была права. До самого утра девушка так и не сомкнула глаз.

Утром, как обычно, она привела себя в порядок и понесла старику лекарство, словно ничего не случилось. Войдя к нему, она увидела, что Николай Степанович сидит за столом и что-то пишет. Повернувшись, старик прищурил глаза и испытующе посмотрел на девушку. Она осунулась, побледнела, но взгляд оставался спокойным. Хозяин, кажется, остался доволен.

«Пишу на тебя завещание, — сказал он. — Сходишь к нотариусу и попросишь, чтобы пришел сюда. Скажи — старик не может выходить. Но сначала зайди в церковь, а потом уже к нотариусу. Надо сегодня обязательно все сделать, а то, чует мое сердце, Анна скоро явится, все заберет».

После завтрака Надежда пошла в Александро-Невскую лавру. Войдя впервые в храм, она остановилась, завороженная красотой и какой-то неземной благодатью. Горело множество свечей, с икон на нее смотрели чудные лики, но Надежда не знала, кто там изображен. Она пошла ближе к алтарю, а святые не спускали с нее глаз. Запах ладана опьянял. Ей вдруг стало очень спокойно и даже уютно после стариковской комнаты. Подойдя к распятию, девушка остановилась. Старушка, стоя на коленях, отбивала поклоны. Когда она поднялась с колен, Надя спросила, где тут можно помолиться за покойников, старушка подвела ее к одной иконе и сказала, что здесь надо поставить свечку за упокой души и написать на бумажке имена умерших. Надя написала, бросила деньги. Потом она подошла к другой иконе и, как могла, своими словами, стала просить Господа наказать старика посильнее.