Татьяна Устинова - Первое правило королевы

Опять послышалось какое-то шевеление. Ей показалось, что звук исходит из кабинета, из-за раздвижных двустворчатых дверей, которые сейчас были закрыты.

Инна замерла.

Она никогда не закрывала двери кабина – все ей казалось, что душно, что она не услышит звонок телефона, который стоял на столике в гостиной, что…

– Осип Савельич, это ты там засел?.. И, сильно толкнув, распахнула двери.

Неясная тень скользнула перед глазами, Инна ахнула, кровь фонтаном взметнулась к голове и ударила в мозг.

– Кто здесь, черт возьми?!

– Инна Васильевна… я Наташа. Я… тут убираюсь. Наконец-то она разглядела – худенькая девчушка в фартуке и сером форменном платье. В руках электрический шнур. Шнур – Инна проводила глазами – вел к пылесосу. Она посмотрела на пылесос и вновь вернулась к девчушкиной физиономии.

– Вы кто? Что вам тут надо?

Голос звучал отрывисто – все-таки она сильно струсила. На крыльце топал ногами Осип, сбивал снег с ботинок.

– Я горничная, – пропищала девчушка. – Я… пылесосить хотела.

– Как вы сюда попали?! Где Аделаида Петровна?!

– Она сегодня… выходная. А я… в дверь вошла, как… как всегда.

– Неправда, – оборвала Инна, – что значит «всегда»? Я первый раз в жизни вас вижу!

– Ну конечно, – растерянно забормотала девчушка, – я еще только неделю работаю, и меня сегодня в первый раз к вам направили… Вот ключи дали… я убираюсь. На втором этаже я уже… а тут только собралась пылесосить, как вы пришли и…

– И что?

– Я не успела… хотела предупредить, что я тут, но вы прошли, а когда вы дверь открывали, я не слыхала, пыль вытирала… вот туточки и тамочки… под столом.

– Тамочки под столом, – повторила Инна.

– Инна Васильевна, – негромко позвал из прихожей Осип, – ты одна или не одна?

– У нас новая горничная, – объявила Инна во весь голос, чтобы Осип услышал. – Я с ней разговариваю.

Что-то все время казалось ей странным, хотя девчушка была мила и вполне натурально оправдывалась, да еще как-то так, что очень хотелось верить, утешать ее, просить извинения за слишком резкий тон и даже гладить по голове.

Что такого странного? Ничего странного вроде бы нет.

Девчушка пошевелилась, моргнула и снова уставилась Инне в лицо умоляющими и правдивыми «до ужаса» глазами. Шнур от пылесоса она держала у груди, стискивала кулачки.

– Извините меня, – все-таки сказала Инна, – продолжайте, пожалуйста.

И вышла из кабинета, но двери закрывать не стала. Осип из прихожей кивнул вопросительно, снизу вверх. Инна в ответ пожала плечами.

– Ты чай будешь, Осип Савельич? – спросила недовольно.

От чая Осип отказался.

– Тогда езжай домой, а часам к девяти я тебя жду. Нет, к половине десятого.

Осип пробормотал что-то невнятное в том смысле, что чего это его домой отправляют, нечего ему там делать, телевизор, что ли, смотреть, он лучше тут!.. И как это Инна Васильна на губернаторскую дачу попадет, если он, Осип, телевизор смотреть поедет?!

– Ты же прекрасно знаешь, что его дача за соседним забором. Я все равно на машине не поеду, я в калитку пойду!

Осип, очень озабоченный ее статусом – даже не столько статусом как таковым, сколько его внешними проявлениями, – объявил, что так идти нельзя, а надо непременно ехать.

– Двадцать метров ехать?!

Осип замолчал и засопел – он всегда сопел, когда не соглашался, но «из деликатности» не высказывался вслух.

Инна послушала его сопение, ничего не сказала – все равно на машине она не поедет, куда еще ехать вдоль забора, курам на смех! – и заварила чай.

На черный у нее аллергия – начинают чесаться глаза и неудержимо хочется чихать. Зеленый она никогда не любила, но приходилось пить, потому что пить кофе каждый час из двадцати четырех невозможно.

Вот и врач говорит – невозможно.

Инна никогда не слушалась врачей, а тут послушалась, потому что кофе, кажется, прожег у нее в желудке дыру, и теперь там болело и тянуло, настойчиво, постоянно.

Темные листья болтались в желто-зеленой мутной жидкости, похожие на мелких медуз. Инна осторожно отхлебнула и пошевелила замерзшими пальцами на ногах.

Купить бы себе на базаре тапочки – уютные, пошлые, из искусственного меха, чтобы спереди морда, сзади помпоны, а внутри синий самопальный войлок. Еще теплую пижаму с розой на животе и любовный роман с пальмами, яхтами и сочным красавцем на обложке. Лежать бы на диване, под оранжевым торшером – прямо в тапках с мордами лежать! – греться, читать про красавца и ни о чем не думать – ни о смерти Мухина, ни о развороченной кладбищенской земле, ни о вице-премьерах, ни о Якушеве, ни о своей трудной и звездной карьере, которую нужно сделать еще более трудной и звездной – назло всем врагам на свете. И чтобы коты тихо препирались на ковре за место у нее под боком, вот как!

Котов было два – Джина и, естественно, Тоник.

За спиной тихо прошелестело – Инна пила чай и заставила себя не оглядываться, – хлопнула дверь, одна, за ней другая, и все смолкло.

Инна прислушалась – тишина.

– Осип Савельич!

– А?

– Осип Савельич, ты где?

– Тут. А что?

«Кулак и белобандит» показался на пороге кухни. Вид вопросительный, в руках газета – белоярский «Московский комсомолец».

Инна вздохнула.

Вот интересно, если белоярский, то почему «Московский»?

– Если хочешь, наливай себе чай.

– Налью, – решил Осип и бочком, хотя кухня была просторной и огромной, протиснулся к столу.

– Ушла?

– Ушла.

– Откуда взялась? – задумчиво спросила Инна сама у себя. – Новая какая-то!

– Они в хозяйственном управлении небось каждый день новые.

– Да ладно тебе, Осип Савельич! Я же не маленькая! В хозяйственном управлении штат по тридцать лет не меняется! Они за свои места до смерти боятся, им и платят хорошо, и вообще…

– Ну да, – задумчиво согласился Осип. – Только все равно зря ты всполошилась, Инна Васильевна. Что там, горничная новая!.. Тебе-то что? Она птица не твоего полету.

Осип очень гордился Инниным «полетом» и ревностно следил, кто ей подходит, а кто нет.

– Метет-то как! Разгулялся Енисеюшка под вечер. Завтра небось аэропорт закроют, и все начальство тут застрянет. Переполоху наделают. А, Инна Васильевна?

Инна вдруг стремительно поднялась и поставила кружку на край стола.

Метет, это точно. Ветер снаружи словно когтями скребет по камням, и встопорщенные крахмальные занавески на окне чуть подрагивают – не от сквозняка, а от напора.

– Ты что?

Инна отмахнулась от него.

Она вышла из машины, поднялась на крыльцо, открыла дверь – со второй попытки – и вошла. Кинула в кресло шубу, стащила сапоги и пошла на кухню ставить чайник. Только на кухне она услышала, что в доме кто-то есть – горничная Наташа за раздвижными дверями кабинета, которые Инна никогда не закрывала. Эта самая горничная так перепугала ее потому, что до той секунды, как Инна услышала шевеление и поняла, что это не Осип, она даже не подозревала, что в доме кто-то есть! А должна была бы – горничная наверняка не пришла в платье и шлепанцах! Наверняка у нее есть шуба или пальто, и еще сапоги, платок или шарф, или что так еще!.. Ни пальто, ни шарфа не было на вешалке, когда Инна вошла в дом и кинула в кресло свою шубу.