Анастасия Машкова - Поющая в репейнике

– Ната, ну ты как всегда грубо, – Утка заходится в рыданиях.

– Да что уж тут еще скажешь? Так оно и есть, – басит правдолюбка Блинова.

– Не может этого быть, – выдыхает Маня и снимает пальто.

– Я тоже не поверила бы никогда, Манечка, если бы не своими глазами… своими… – подбородок Елены Стефановны конвульсивно подергивается, и она принимается всхлипывать с новой силой.

– Вот, Мария, мотай на ус, что такое эти мужики, и не верь ни одному из них. Все кровопийцы и предатели! Даже самые проверенные.

Наталье Петровне удается поднести стаканчик к губам подруги. Утка глотает капли и занюхивает их отглаженной манжетой.

Блинова, выдохнув, усаживается на свой стул с чувством выполненного долга.

– Значит, вчера к Борису Аркадьевичу, то есть к Бобочке – чтоб ему икалось до второго пришествия! – пришла аспирантка. Ленушка видела ее сто раз. Ну, крыска и крыска. Химоза недорезанная.

– Ната! – с укоризной всхлипывает Утинская.

– А что тут расшаркиваться? Химоза и есть. – Долго они в кабинете профессора насчет кандидатской все лопотали. Потом Лена слышит – замолчали. Ага. Она думает – совсем химоза истерзала Бобочку. Надо чай им предложить и под это дело вытурить зануду. Ну, нос свой она в кабинет просовывает, а там…

Утка истерически икает.

– А там химоза стоит около стула Бобочки и просто душит его в своих клешнях. Можешь себе представить?! А он, не будь дурак, руку ей под юбку сунул…

– Ната, прекрати немедленно эту вакханалию! Мои уши не желают больше это слышать!

– В самом деле, Наталья Петровна, к чему все это обсуждать? Елена Стефановна и ее муж сами как-нибудь разберутся. Без нас с вами.

– Да, Манечка, правильно. К тому же Бобочка мне попытался объяснить, что ему ресничка в глаз попала и Поля хотела вынуть ее.

– Ага, так ты и поверила. Поэтому и рыдаешь, – покусывает вампирски-алые губы Блинова.

Утка прижимает платочек к глазам и роняет голову на стол.

– Но что же теперь мне делать? Я ведь жизнь прожила с ним, и ни единого повода… Ни одного раза!

Она вдруг затихает и поднимает голову:

– Нет, в Ессентуках была одна врачиха. Очень вульгарная дама. Вот с ней, быть может.

– Да хорош твой Бобочка, как и все они! – обрушивается на нее с новой силой Блинова. – Под юбку лез, вот тебе и все доказательства. Ты ж не слепая!

Елена Стефановна выпрямляется, утирает глаза.

– Да. Довольно. Это ты права, Ната. Где моя гордость, в конце концов? Больше я не позволю себя разрушать! Не для того меня вселенная породила. Молчите, девочки!

Она хватает свой телефон и набирает номер.

– Борис?

Такого холода и металла Маня в голосе Утки еще не слышала.

– Да, я хотела тебе сообщить, что бригаду маляров я выставлю вон. Нет. Спасибо… Значит, будем жить с одной оштукатуренной стеной. Вернее, так. Ты будешь жить со стеной, а я перебираюсь в залу и вставляю замок!

Ее нос из красного становится лиловым, а голос начинает предательски дрожать.

– А при чем тут румынская стенка? Стенка больше не понадобится. Я свой век и с собственными вещами доживать могу. Не нищенка какая-нибудь. И не побирушка. Вот так вот, профессор!

Она с силой жмет на кнопку – дает отбой.

Блинова смотрит на нее, раскрыв рот. Краснота, заливающая ее лицо, не предвещает ничего хорошего.

– То есть что это ты там про побирушку? Это, значит, стеночку мою ты выбрасываешь?

– Ната, зачем выбрасывать? Я просто отказываюсь от нее. Отдашь кому-нибудь еще. Вон, Манечке, к примеру.

Наталья Петровна поднимается, упирая руки в крутые бока.

– Манечке?! Да ты что, издеваешься?! Я от всей души, раритетную вещь, а ты?! С грузчиками договариваюсь, издержки терплю, а ты – от ворот поворот?! Пошла, мол, Блинова вон со своими подачками. Не нищенка, мол, Стефанна. Ну, знаешь, это просто… Как еще твой космос такое терпит?

Блинова, схватившись за голову, стремительно покидает бухгалтерию.

Елена Стефановна в ужасе смотрит на Маню. Беззвучные слезы текут по ее багровым щекам.

– Манечка, да что же это такое? Да чем я ее обидела? Вот она, человеческая природа! У подруги горе, а она – стенка! Другая бы сказала: да гори она синим пламенем! Да чтоб все стенки мира взлетели на воздух, лишь бы Утинская моя не страдала. Так бы я сказала на ее месте, и не сомневайтесь.

Маня подходит к Утке, обнимает ее за плечи.

– Елена Стефановна, не обращайте на это ровным счетом никакого внимания. Ну, заплатите за грузчиков. Если она на принцип пойдет. А она может!

– Да с чего бы это платить?! Да как же? – трепещет Утка.

– Ну хорошо, не платите. Не общайтесь пока вовсе. Со временем все уляжется. Это же такие мелочи!

Но бабульки отнюдь не считают ситуацию со «стенкой в хорошем состоянии» пустяком. Блинова весь день дуется, молчит и бегает к Люсечке. Утинская на гневную подругу не смотрит и нарочито громко обращается к Голубцовой. С ней она и обедает. Блинова же со своими судками скрывается в приемной генерального.

Маня приносит из «Макдоналдса» гамбургеры, себе и Елене Стефановне, та аккуратно откусывает от булки, качает головой:

– И ничего в этих плюшках плохого я не вижу, да, Манечка? Это для Блиновой все, что не она приготовит, – тошниловка. Но вы попробуйте ее солянку! Это же не-при-лич-но! Лавровый лист, непроваренная капуста и дешевые сосиски из котят. Бр-рр!

– Милая Елена Стефановна, не посылайте негативных установок, – смеется Маня.

– Да, детка. Это верно.

Утинская косится на телефон – вдруг Бобочка прислал сообщение? Но опальный супруг молчит. Утка вздыхает и украдкой вытирает глаза крахмальным платочком.

Павел Иванович Супин входит в больничную палату к генеральному.

– Ну как ты, Володя? – вкрадчиво спрашивает он, глядя на шефа виновато и участливо.

Владимир Федорович Бойченко – крупный седовласый мужчина, одутловатый, с капризным ртом и тяжелым взглядом – поворачивает к Полкану страдальческое лицо.

– Нормально, Паша. Нормально…

– Я вот апельсины принес. И молоко топленое. Вроде ты любишь…

Главбух неловко кладет на тумбочку пакет и садится на стул рядом с кроватью. Он с опаской косится на стальную жердь для капельницы. Как же Супин боится больниц и всех этих жутковатых аппаратов!

– Что ты выяснил? Ведь выяснил, я вижу.

Голос у генерального глухой, но властный.

– Да что там выяснять?.. Сопротивление бесполезно. Взялись за нас люди серьезные. Про таких говорят – отморозки.

– Да где мы им дорогу перешли? – взмахивает рукой Бойченко.

– Вова, если ты будешь нервничать и горячиться, я не скажу больше ни слова. Ни одна компания и ни один мерзавец не стоят нашей жизни.

– Это да, Паша.

Владимир Федорович откидывает одеяло с груди, дышит с усилием, открыв рот.