Алла Полянская - Невидимые тени

– Я так и собиралась. – Ника тронула лист цветка, и запах герани стал ощутимее. – Спасибо вам, Валентина Михайловна, пойдем мы.

– В квартиру-то не ходите сами, мало ли что там.

– Мы осторожно. Очень надо.

Они вернулись к машине молча. Ника поставила горшки с цветами на заднее сиденье, снова заперла дверцу.

– Может, Максиму позвоним? – Майя с опаской посмотрела на развалюху. – Господи, какая там страшная вонь! Эта женщина даже окна открыть не может, вонь пробивается сквозь закрытые рамы!

– Макс нас обругает и запретит мероприятие, знаю я его. – Ника решительно тряхнула головой. – Раз мы все равно здесь, глупо будет не поговорить с дочерью убитой.

– Ладно, идем.

Дверь восьмой квартиры когда-то была обита дерматином. Сейчас от него остались лишь клочья, кое-где видны были следы горения. В подъезде стояла густая вонь, к которой примешивался явственный запах чего-то горелого.

– Стучи. – Майя вздохнула. – Только отойди, а то мало ли что.

Ника громко постучала в дверь – там, где в дерматине дырка. Из квартиры послышался детский плач, и больше ни звука.

– Давай зайдем. – Ника прислушалась, ребенок плакал, не стихая. – Не могу это слышать.

– А как мы войдем?

– Здесь не заперто.

– Так зачем ты стучала?!

– Из вежливости. Вдруг кто-то дома. Эта… Галка, например.

Они открывают дверь и входят в широкий коридор, едва не споткнувшись о лежащее на полу тело молодого парня.

– Вот черт… – Ника идет на плач ребенка. – Майя, осторожно, они здесь все вповалку лежат.

В большой комнате на диване лицом вниз спит девушка. Грязные волосы, грязная мятая одежда, на полу валяются шприцы. Около дивана валяется еще один парень, по виду совсем подросток – по крайней мере, худая спина и тощая шея выглядят так, словно это подросток, лица не видно.

Плач ребенка слышен из соседней комнаты. Войдя туда, Ника долго не могла понять, откуда идет звук – комната под потолок набита какими-то тряпками, ящиками, банками.

– О господи…

Взвизгнув, Майя отскочила – из-под ног метнулась крыса.

Но Ника уже нашла то, что искала. За кучей тряпок стояла детская ванночка, в которой сидела девочка, самое большее – годовалая. Худенькая, грязная, в грязной рубашечке, она сидела на абсолютно мокрой подушке, личико в слезах, и уже даже не плакала, а скорее стонала.

– Малышка…

Ника подняла ее на руки, достала из сумки бутылку с водой, порывшись в лохмотьях, выудила пустую бутылочку с соской, налила в нее воду и дала девочке попить. Ребенок пил жадно, захлебываясь, ухватив бутылочку обеими ручками.

– Я убью эту гадину.

Ника передала девочку опешившей Майе и решительным шагом вернулась в большую комнату.

– Вставай, дрянь, немедленно! – Ника кричала зло и звонко. – Вставай, или я не знаю, что с тобой…

Майя услышала, что Ника осеклась на полуслове. Встревоженная, вошла в гостиную, неумело прижимая к себе ребенка – девочка доверчиво прильнула к ней, и Майя чувствовала все ее косточки, такая она была худая. Девочка продолжала сжимать ручками бутылочку, словно боялась, что отнимут.

Тишина в комнате длилась уже минуту, и Майя вдруг поняла, что тут происходит что-то не то.

– Ника?

Та с ужасом смотрела на лежащих.

– Майя, они все мертвые.

Лицо у девушки, лежащей на диване, синюшное, парнишка на полу выглядит так же, и нет оснований полагать, что третьему повезло больше, но Ника бежит в переднюю.

– Живой!

Она набирает номер «Скорой», диктует адрес, потом делает еще один звонок.

– Семеныч, я сейчас ребенка привезу. Мне очень надо, чтобы ты помог. – Обернувшись к Майе, она забирает у нее девочку. – Поищи какое-нибудь одеяльце или что-то подобное, надо завернуть ее.

Майя открывает шкаф – там стопки сероватого белья. Она тянет верхнюю простыню, здраво рассудив, что в шкафу вещи, по крайней мере, стираные.

– Все, идем. – Ника сноровисто заворачивает девочку в простыню. – Недосуг нам с полицией объясняться. Пусть Павел этим займется, он мастак с ними разговаривать.

Они выходят из подъезда и почти бегут к машине.

– Ты поведешь. – Ника бросает ей ключи. – Только осторожно.

Майя садится за руль и заводит двигатель. Она водила машину очень давно, но руки вспомнили то, что забыла голова. Машина трогается с места, и Майя осторожно едет по улицам – больница, в которую им нужно, находится недалеко.

– Идем.

В приемном покое их ждет хмурый Семеныч. Кивнув Майе, он берет у Ники ребенка и несет в смотровую.

– Во что ты снова вляпалась, ходячая катастрофа? Чей это ребенок?

– Потом расскажу. – Ника уставилась на Семеныча умоляющим взглядом. – Я знаю, ты все можешь. Пожалуйста, помоги мне.

– Ника, ты о чем, собственно? На первый взгляд девочка абсолютно здорова, реакции нормальные, истощена, конечно, анализ крови сделаем, но она практически здоровый смышленый ребенок. Судя по всем признакам, ей где-то год, ну туда-сюда месяц, а небольшое отставание в физическом развитии быстро ликвидируется хорошим уходом, массажами и занятиями. Что еще?

– Я хочу оставить ее себе. Ее мать мы только что нашли мертвой, бабушку убили третьего дня, девочка лежала там в жутких лохмотьях, ты бы видел, как она пила воду! Я не могу позволить отдать ее в приют, хочу оставить ее себе. Семеныч, ты можешь мне помочь, я знаю, у тебя кругом знакомые, я буду ей хорошей матерью, этот ребенок так настрадался за свою короткую жизнь, что подумать страшно – отдать ее куда-то, где всем на нее будет наплевать!

– Ника, остановись.

Семеныч гладит ее руку, и Ника смотрит на него тревожно и ожидающе.

– Ты с Алексеем советовалась?

– Лешка скажет тебе то же, что и я.

– Сегодня ребенок останется в больнице, ее нужно обследовать и сообщить представителям социальной службы, что она здесь. Подожди, не протестуй! Все сделаем по закону. Сейчас езжай домой и поговори с родными – с матерью, мужем, сыном, братом. С котом объяснись. А завтра…

– А если они заберут ее? Это же не детская больница! Они могут прийти и забрать девочку, Семеныч, ты же знаешь!

– Никто никого отсюда не заберет. – Он передает ребенка вошедшей медсестре. – В детское отделение, на санобработку и в карантин. Переодеть, взять анализы, накормить, обеспечить круглосуточный сестринский пост. Я через часок загляну, проверю.

Семеныч снова повернулся к Нике:

– Так вот, никто ее отсюда не заберет. Завтра принесешь ей одежду, игрушки и прочее, что приносит мать в больницу своему ребенку. Бумаги оформим, как полагается. Что за махровое пиратство – воровать детей! Нет, мы все сделаем так, что ни одна собака не подкопается. Ника, так надо. Ты взрослая и понимаешь, что подобные вещи щелчком пальца не решаются, тем более что впереди вся жизнь, и проблемы в дальнейшем ни тебе, ни ребенку не нужны. Сделаем по-моему, но в итоге выйдет по-твоему. Все, уходите обе, надоели мне – сил нет.