Алла Полянская - Невидимые тени

– Могу представить, что он сказал твоему шефу. – Валерия злорадно фыркнула. – Таких уродов надо в клетки сажать, а не позволять им с людьми работать.

– Я не знаю, что он сказал. Я туда не вернулась, а Леня нашел другого поставщика – не стал с ним больше работать. – Майя вздохнула. – Он отвез меня к себе домой, уложил спать, наутро мы поехали на кладбище – там уже все было готово, и людей привезли в автобусах – с маминой работы и соседей, родни-то у нас не было. В общем, родителей похоронили, помянули по обычаю – Леня все устроил, я бы это не вытянула. Я больше недели спала в той комнате, что он мне выделил – как сурок. Все слышала, все понимала временами, но проснуться не могла. Доктор приходил, женщина была – медсестра, а я не могла очнуться, ну никак. Мне казалось, что стоит ночь, и зачем меня эти люди будят среди ночи, я понять не могла.

– Нервы и переутомление. – Олешко задумчиво потер кончик носа. – Это бывает при длительном стрессе.

– Ужасно, конечно… – Лидия Матвеевна вздохнула. – Подумать страшно, как иной раз людям достается.

– Меня тогда Леня просто спас. – Майя зябко поежилась. – Не знаю, как бы все это сама вытянула. Я бежала на длинную дистанцию, а на самом финише упала. И Леня поднял меня и помог дойти. Потом мне стало лучше, и мы с ним стали вечерами гулять по его саду. Это даже не сад – скорее, парк. Он приезжал вечером, и мы с ним бродили – сначала молча, потом говорили о том о сем. Он иногда о работе рассказывал, я слушала, случалось – делала какие-то замечания, он обдумывал их и говорил: да, вот здесь ты права, а тут так не получится, потому что… В общем, у нас появились темы для разговоров. А потом наступил момент, когда я поняла: надо уходить, я гощу в его доме слишком долго. Надо возвращаться в свою жизнь, искать новую работу… Я Лене об этом сказала, а он говорит – ладно, что ж. Но мы же будем видеться? Я собралась, и он отвез меня домой. И когда я вошла в квартиру, глазам своим не поверила. В последние пару лет отец пил постоянно, а мама жила в больнице. Можете себе представить, что творилось в квартире. А когда я вошла в прихожую, решила, что ошиблась дверью. Оказалось, пока я болела, мою квартиру превратили в нормальное жилище. При этом не выбросили ничего, что имело для меня ценность: мамино зеркало вписали в интерьер, хотя отец его давно разбил, только рама оставалась – теперь оно в прихожей висело. Ну, и прочее. Я хотела позвонить Леониду, но он явился сам. Он не уехал, оказывается, а съездил в кондитерскую, привез пирожных, и мы сели пить чай. Он предложил мне работу – ему нужна была помощь с благотворительностью, и с тех пор именно я просматривала все списки нуждающихся, отмечала особо срочные случаи, держала связь с больницами и изучала просьбы о помощи в Интернете. Через полгода мы поженились, и пять лет я думала, что счастливее меня нет на свете человека. Рядом был мужчина, которого я любила и который любил меня, я занималась нужным и полезным делом, и у меня это отлично получалось. А потом все рухнуло.

– Майя… – Матвеев обнял ее за плечи.

– Ничего, Максим. Я должна, ты же сам понимаешь. Мы собрались поехать покататься на лыжах. Я не очень спортивная, а Леонид любил активный отдых и всегда немного подтрунивал надо мной, потому что для меня лучший отдых – это поход по магазинам и салонам красоты. Леня принимал меня такой, какая я есть, со всеми слабостями, а я старалась составить ему компанию в его спортивных интересах, если видела, что мне это по силам. Мы плавали, катались на лыжах, ходили на байдарках, играли в теннис, а вот марафон он бегал без меня, тут я его только морально могла поддержать, самой даже подумать было страшно о таком. Мы поехали в Швейцарские Альпы, Леонид очень любил тамошние курорты, а потом он обещал мне неделю в Тулузе, там у нас был старинный замок, он купил его для меня, мы в нем устраивали маскарады. Неделя в снегу компенсировалась неделей костюмированных балов, и это того стоило. Тем более что Лене очень хотелось покататься на лыжах – он был заядлый лыжник, даже летом умудрялся кататься на роликах по асфальту.

– Это как? – Валерия округлила глаза от удивления. – Прямо по асфальту?

– Ну, да. Такие штуки, как ролики, только больше, к ним палки лыжные, и движения почти те же. Леня их очень любил, а без меня ездить ему не нравилось, я должна была присутствовать. Так ему было уютнее. Конечно же, я не возражала, мне очень нравилось, что он любит проводить со мной время. Он был очень интересный, глубокий человек, у него в голове одновременно держалось столько всего! И я была нужна ему. Как он говорил – на счастье. Но, похоже, никакого счастья я ему не принесла.

– Глупости. – Ника нахмурилась. – Он любил тебя. Если Леонид хотел, чтобы ты всегда сопровождала его, значит, он был с тобой счастлив.

– Но то, что случилось…

– А это, Майя, случилось не по твоей вине. – Булатов взял в руки ладонь жены. – Ты сделала счастливым Леонида, вы оба были счастливы, и это главное, ничто не должно омрачать твоих воспоминаний о нем.

– Я понимаю. – Майя опустила ресницы. – Просто я тогда запретила себе думать об этом. Вспоминать. Потому что это было невыносимо.

Как им объяснить, до чего невыносимо было оказаться на улице с рюкзаком, набитым чужими нестираными вещами? И потихоньку покупать свои, выбрасывая чужие, но выбирать осторожно, обдумывая каждую покупку, – такая ли вещь могла оказаться у Майи Скобликовой? Как объяснить им, как страшно было вспоминать момент, когда, стоя перед открытым шкафом в своей московской квартире, она четко осознала: кто-то здесь был, кто-то чужой рылся в вещах, сложив все, как было, но недостаточно аккуратно. И как с замиранием сердца ждала она ответа Татьяны Васильевны, когда ей позвонила. А вдруг та знает голос настоящей Майи? Она подмены не заметила. И еще многое из того, что составило ее новую жизнь, в которой она потихоньку строила подобие старой. Чтобы помнить. Чтобы хотя бы дома ощущать себя прежней. Эти вещицы, белые стены, начищенный паркет – все это давало ощущение, что она осталась прежней. И все это было ложью. Она не осталась прежней, но не стала и той, кем должна была стать. Ее жизнь странным образом протекала в нескольких абсолютно никак друг с другом не соприкасающихся плоскостях. Только иногда она находила в Интернете фотографии Леонида и смотрела на них. Не смея сохранить их в своем компьютере. Потому что всегда чувствовала: Артем подозревает, что она жива. Может, эти люди так не думают, но они не знают Артема. А она всегда знала, что он не успокоится, пока своими глазами не увидит, как она умирает.

– А в фирме кто оставался? – Панфилов заинтересованно посмотрел на Майю. – В отсутствие шефа кто-то должен был держать руку на пульсе.