Диана Чемберлен - Любовник моей матери, или Что я знаю о своем детстве (Карусель памяти)

Говорил он легко и непринужденно, а на губах светилась еле заметная улыбка.

– Ненавижу его, – внезапно вырвалось у Клэр. – Ненавижу этого человека.

– Действительно, я был шерифом Джереми, штат Пенсильвания, в 1962 году – тут доктор Грей ничуть не ошиблась. На тот момент мне было двадцать семь лет – молодой человек, склонный отстаивать закон и порядок и испытывающий интерес к законотворчеству. Многим присутствующим наверняка известно, что я происхожу из очень скромной семьи. Мой отец был автомехаником, и это стало первым занятием, которое я освоил более или менее досконально. И когда Винс Сипаро, построивший у себя в амбаре потрясающую карусель, стал искать помощника-механика, я тут же предложил свои услуги. До этого момента доктор Грей ничуть не погрешила против истины: я действительно помогал ее деду в то самое лето, о котором она упомянула.

На мгновение замолчав, Паттерсон отхлебнул воды из стоявшего перед ним стакана.

– Мне пришлось поднапрячься, чтобы припомнить, кто жил в то время на ферме. Я знаю, что там иногда появлялись дочь Сипаро и его зять, и я не сомневаюсь, что на ферме действительно обитали какие-то ребятишки. Мальчики или девочки – этого я даже не помню, – он сделал еще глоток, а Клэр судорожно прижала ладонь ко рту.

– Он лжет, – промолвила она. – Ему прекрасно известно, кто там жил. Джон, он дарил мне подарки.

Паттерсон бросил взгляд на жену, которая ответила ему ободряющей улыбкой.

– Я немало размышлял об обвинениях, выдвинутых против меня доктором Грей, – продолжил сенатор. – Эта женщина – уважаемый специалист детской больницы в Сиэтле, и я не мог просто так отмахнуться от ее намеков. Могу лишь предположить, что она сама искренне верит в то, что говорит. Полагаю, с ней и правда случилось что-то в те давние годы. Но человеческий разум, как вы знаете, весьма коварная штука. И когда доктор Грей узнала, в чем меня недавно обвиняли, в ее сознании могла произойти накладка: она решила, раз я в то лето работал на ферме, значит, я и был человеком, совершившим над ней насилие. В противном случае, почему она заговорила об этом лишь спустя тридцать лет?

При этих словах его жена одобрительно кивнула.

– Я не сомневаюсь, что люди по-прежнему будут видеть во мне человека, всеми силами отстаивающего права женщин и детей, претерпевших насилие. И тут доктор Грей абсолютно права: нам необходима программа поддержки подростков, пострадавших в детстве от сексуального насилия.

Пенни Паттерсон кивала, как заведенная, и Клэр вдруг стало очень жалко ее.

– Я хорошо понимаю, – продолжил Паттерсон, – что доктору Грей потребовалось немало мужества, чтобы бросить мне в лицо подобные обвинения. И мы должны быть признательны ей хотя бы за то, что она наглядно доказала всем нам, как сильно может повлиять на психику человека насилие, совершенное над ним еще в детстве.

– Вот мерзавец! – Клэр в негодовании стукнула кулаком по столу.

Паттерсону задали несколько вопросов, но ничего нового он не сказал. Затем ситуацию попросили прокомментировать Пенни Паттерсон. Та заявила, что в наши дни стало «модно» выступать с заявлениями о давнем насилии и что подобные вещи только отвлекают внимание публики от «настоящих жертв».

– Я не в состоянии понять мотивов доктора Грей, – заметила она. – Боюсь, мой муж более терпим в этих вопросах.

Клэр и Джон в полном молчании наблюдали за завершением конференции. Единственным источником света в комнате был телевизор, и Клэр только сейчас заметила, что за окном совсем стемнело. На стене монотонно тикали часы – оставалось совсем немного времени до начала спектакля. Наверняка Рэнди задается сейчас вопросом: и куда только запропастилась Клэр?

Она легонько коснулась руки Джона:

– Мне пора.

– К Рэнди, – констатировал Джон. В эти дни он нечасто упоминал имя ее приятеля.

– У них сегодня премьера спектакля.

– Понятно.

Джон щелкнул пультом, и в комнате стало совсем темно.

– Джон?

– Что такое?

– Я хочу, чтобы ты знал: нас с Рэнди связывает вовсе не секс, – запнувшись, Клэр немного помолчала. – Я к тому, что для меня это никогда не было стимулом, и…

– Хватит, Клэр.

Она поморщилась. Ей никак не удавалось выразить свою мысль.

– Я никогда еще не встречала мужчины сексуальнее тебя, – попыталась она вновь. – И мое влечение к Рэнди не имеет ничего общего с сексом. Это потребность совсем другого рода.

Джон подъехал к двери и включил свет.

– Ну что, до понедельника? – спросил он. На щеках у него проступили красные пятна. Клэр видела, что ему хочется поскорее избавиться от нее и ее невнятного лепета.

Ей хотелось продолжить этот разговор. Хотелось сказать Джону, что она учится сама заботиться о себе. Это было трудным уроком. Трудным, но необходимым.

Но вместо этого она лишь вздохнула и коснулась губами его виска.

– До понедельника, – промолвила она. – Спокойной ночи.

В субботу утром Ванесса и Брайан арендовали в Приливном бассейне лодку. Как только они оттолкнулись от берега, Ванесса ощутила желанное чувство изоляции от остального мира. Окружавшие бассейн вишни успели сбросить цвет, и вода у берега была укрыта бело-розовыми лепестками. Над головой сияло голубое небо. Чуть в стороне высился памятник Томасу Джефферсону.

Прошлым вечером они перебрались из «Омни» в маленький уединенный отель. Перед этим они позвонили своим работодателям и заявили, что берут еще несколько выходных. Им не хотелось пока покидать Вашингтон: в городе царила весна, и они намеревались задержаться здесь подольше – укрывшись предварительно от назойливых репортеров.

Остановились они на середине бассейна. Ванесса скинула куртку и с наслаждением подставила лицо яркому солнцу. Брайан последовал ее примеру, и лодка свободно заскользила по волнам.

Ванесса на личном опыте узнала, какими пугающе быстрыми могут быть репортеры. Они раскопали достаточно информации о подростковом прошлом Ванессы, чтобы подорвать всякое доверие к ее рассказу. Но это были далеко не единственные ее мучители.

Накануне ей позвонила Терри Рус. С Ванессой уже успели связаться некоторые члены ее группы. В большинстве своем они выражали хоть и сдержанное, но сочувствие. Зато Терри так и кипела гневом. «Ты поставила личные интересы выше общей цели», – заявила она. Ванесса в ответ просто повесила трубку.

Позвонил ей и Даф Дженкс, исполнительный директор Ласситера. Он заявил, что Ванессе следовало бы обдумать возможные последствия как для нее самой, так и для всей больницы, прежде чем выступать с подобными обвинениями. Но не это заставило Ванессу поменять гостиницу, а звонок от репортера, который раскопал информацию об Анне и теперь пытался выйти на ее след.