Алла Полянская - Право безумной ночи

Нет, с цифрами гораздо проще. Хорошо, что мне привезли мой ноутбук и я могу здесь работать, иначе с ума бы сошла от скуки. Шеф, похоже, этим фактом тоже весьма доволен, о чем свидетельствует увеличившийся размер моей зарплаты.

— Ну, что говорит твой-то?

— В Испанию уехал. Говорит, что я безответственная.

— Это он от ума говорит, конечно. А сам-то что ж глаз не кажет? В Испанию, значит, укатил, отдыхать? Ну-ну… А я вот хоть поглядела бы, что ж там за принц такой особенный, что ты ради него с моста сигать готова была. Никогда принцев не видела.

— Да разве в этом дело, что принц… И не из-за него это совсем, как вы все не можете понять. Просто так карта легла в тот момент.

— Нет, ну я знаю, куда мне — понять такие тонкие материи. А только, Олька, путный мужик рядом бы находился, а не по Испаниям разъезжал.

— Он и так много для меня сделал, хотя и не должен: я ему не жена, не любовница — мы с ним просто так дружим, а он…

— Конечно. Адвоката нанял и охранников. Ну, это очень просто, когда денег много, но это все так, без души. А сам-то он что?

— Вика, ты меня не слышишь. Мы с ним просто друзья.

— Ну да, ну да… Работай кулачком-то, возьму анализы. Нестоящий это мужик, вот ты что хочешь, а рыбья кровь у него! Хотя бы даже и друзья, а он в Испанию укатил — на солнышке греться. Еще оттуда тебе мораль читает, стервец. Вот ведь богатеи эти все такие и есть, наверное, чем богаче, тем больше у него тараканов в голове. Оттого и счастья нет у них.

— Да откуда ты знаешь?

— А к нам сюда всякие приезжают, к Семенычу оперироваться. Вот, ВИП-палаты для них заведены — не такие, как у тебя, хоть и у тебя хорошая, а эти так вообще с полным фаршем, так сказать. Ну а кто дежурит? Да вот мы же, ВИП-персонала для них все равно не положено. Они поначалу так себя несут — не подходи, кусаюсь, на кривой козе не подъедешь, а полежат здесь — и попускает их. И много чего рассказывают, а только общее у них одно: нет ни тепла человеческого у них в жизни, ни нормальной семьи, ничего. Те жены, на которых они женились еще в бытность бедными, стали со временем не нужны — не по статусу такой птице обычная баба, поменяли их на финтифлюшек модельных и телеведущих разных. А только не думали тогда, что, получая в жены такую девку, они получают просто куклу. И ей насрать в три кучи на его какие-то мысли, планы или просто на желания по-семейному поговорить, побыть вместе нормально, ей тусовки подавай, шмотки да цацки, да капризами замордует. И к старой жене возврата нет, тетки свои жизни уже поустроили, а кто и не устроил, те не простят обиды. Вот и маются — либо в одиночестве, ссыкух этих модельных пачками покупая на ночь, либо рядом таких стервей терпят, что ахнешь. Был у нас тут один, колбасный магнат. Миллионы нажил, а как прихватила поджелудочная, приехал сюда. А жена ему иногда звонила — типа, у меня все хорошо, купила себе каких-то шмоток, и вообще поехать бы на острова. Мужик доходит, от боли корчится, а у этой гангрены одни острова на уме. Так-то. Вот попомнишь мои слова, и твой принц найдет себе такую же побрякушку и маяты с ней получит по самую завязку. Они все на один салтык, Олька, им богатство в голову бьет так, что напрочь человеческое все отбивает — небожителями себя чуют. А только здесь, у нас, вдруг оказывается, что и у небожителей есть кишки, вот что. Ладно, не страдай, сейчас вот завтрак принесут тебе, а там и твои Двое из ларца нагрянут.

Это близнецов так прозвали в отделении. За две недели мои дети со всеми здесь успели познакомиться и завести приятельские отношения. У них и вообще это легко получается, я так не умею.

— Ну-ка, Ольга Владимировна, давай завтракать.

Это Матрона Ивановна завела себе привычку приносить мне завтрак — хотя я уже вполне могу и сама сходить в столовую, но она приносит мне тарелку с кашей, чай и булочку. Уж не знаю, зачем ей это надо. Ее не поймешь, занятная такая старушка.

— Скоро выпишут тебя. Может, и завтра. Знатная работа, золотые руки у нашего Валентина — вишь, снова как новая!

— Это точно. Только вот лет двадцать бы куда-то деть…

— Ты за эти лет двадцать детей подняла, так что если и деть куда-то, то вместе с ними только.

— Нет, дети мне нужны. А эти двадцать лет — нет, потому как не видела я ничего хорошего, прожила — вот как под забором! Ни счастья толком не видела, ни отдыха, ни покоя. Работа, работа, дети, проблемы, безденежье, и все надо вытянуть, и все чтоб кругом хорошо, да чтоб никто и подумать не мог, чего мне это стоит. Бог, похоже, меня ненавидит.

— Ешь кашу-то. Глупости болтаешь…

Каша больничная известно какая, но я за две недели отощала изрядно и хочу закрепить результат, а потому не позволяю близнецам приносить мне еду — достаточно и того, что здесь дают. Вот выйду отсюда и куплю себе развеселые джинсы в стразиках и вышивке, и пусть Марконов поглядит тогда…

— Бог, чтоб ты знала, на всех счастья припас, только самой не зевать надо. Ведь ухаживали за тобой мужики, что ж ты не пошла замуж? Ведь могла же.

— Да ну, Матрона Ивановна, то, что за мной ухаживало, не годилось ни в мужья, ни в отцы. Сплошь неудачники какие-то, которым опора в жизни нужна. Ну, а у меня есть кого тянуть, мне еще один рот не прокормить. Да и не могу я уважать мужика, который ничего в жизни не добился. А если не уважаю — любви нет, и постели тоже нет, потому что я такого и не подпущу к себе. А нормальные не попадались, одни слабаки тянутся…

— Это оттого, что ты по жизни — генеральша. Тебе генерал только и нужен, а сержанта ты не видишь. Оно и правильно, конечно — однако ж дети выросли, скоро свои семьи позаведут, а ты все одна.

— Я уже привыкла к этой мысли, и она не доставляет мне больше дискомфорта.

— Однако ж прикипела к этому, который охрану прислал.

— Потому что его есть за что уважать.

— Может, и есть. А вот любить его за что?

— Есть за что.

Марконов — единственный из встреченных мной людей, который реально сделал мою ношу легче. И не потому, что чего-то хотел от меня, а просто так. Ну, вот как человек, вытаскивающий на берег утопающего — вытащил и ушел, и ничего особенного он в своем поступке не видит, и благодарности не ждет, и не понимает даже, за что его благодарить пытаются — это для него дело обычное и понятное, он не знает, как по-другому можно. Вот за это я его люблю — за то, что настоящий.

— Что ж ты теперь, на работу вернешься?

— Ну, да. Жить-то на что-то надо.

— Оно-то так… Не слыхать от полиции вестей?

— Да я с самого начала была уверена, что никто никого не найдет. Это же полиция. Тупые неудачники и ущербные личности.

— Все у тебя не такие… Надо бы тебе добрее к людям быть.

— Ко всем без разбору? Ну, нет. Знаете, Матрона Ивановна, мне вот животных всех жалко, птиц жалко, насекомых… Цветы жаль и деревья. Даже муравьев. А людей… Нет. Повидала я людей, так что я с разбором добра.