Алла Полянская - Право безумной ночи

— Да это я поняла уже. Ну что, вставай, принцесса, — скоро обход, а потом тебе к Василию Игоревичу идти. Давай посуду-то отнесу на пищеблок.

Василий Игоревич — молодой врач-реабилитолог, которого я поначалу жутко стеснялась. Все мне казалось, что подо мной сломается его оборудование — и доска, сделанная по принципу средневековой дыбы, и легкие палочки на тонких канатах… Но нет, все прочное и накрепко зафиксировано. Теперь-то, когда я похудела, я не стесняюсь, да и парень он очень компанейский и веселый. И здорово помог мне, это факт.

— Твои-то, поди, сейчас заявятся.

— Может, и сейчас.

— Хорошие дети у тебя. Такие парни бравые — девки небось в дверь ломятся?

— Мальчишки заняты сильно — учатся, работают. Не до того им пока.

— Ну да дело наживное. Пойду я, заболталась с тобой.

Я не знаю, почему она приходит ко мне, но я как-то по-своему даже привязалась к ней. Хорошая старушка, очень такая… светлая. И я думаю о том, что совсем не против иногда приходить к ней в гости и пить с ней чай, говорить о жизни и просто присутствовать рядом.

Близнецы нагрянули через час после обхода. Матвей поставил на тумбочку вазу с тюльпанами, Денька на подоконник — другую такую же, но с розами. В последнее время мои дети снова стали моими детьми. Что-то новое появилось в их отношении ко мне, какая-то особенная бережность, которую они не демонстрируют, но я ее чувствую. И меня это радует, хотя я тоже не показываю этого.

— Цветы какие! Вот спасибо! Сразу весной запахло!

— Скоро сирень начнется, вот тогда-то! — Матвей садится верхом на стул у моей кровати, Денька располагается на табурете. — Тебя завтра выписывают?

— Семеныч сказал — да, завтра. Ух, как же я хочу домой! Кстати. Квартирант ваш съехал уже?

— Он через три дня в командировку должен ехать на целых три месяца, — Матвей умоляюще смотрит на меня. — Ну мам! Он тогда привез нас, а мы его позвали супа поесть — ночь была, наездился он с нами, а у нас супа целая кастрюля. Он согласился, и мы засиделись, заговорились — в общем, остался он спать на диване в гостиной. Да, я знаю, ты это ненавидишь, но выставить его было неправильно и неприлично. Утром мы в институт опаздывали, а о нем-то и забыли, ключей не оставили. В общем, пришли, а он еды сварил и… Он с женой разводится, квартира общая, она там, а он хотел у брата поселиться, но у брата какая-то проблема нарисовалась — в общем, никак. Ну, мы и предложили. Да он клевый дядька, мам, готовить нас научил, и так за жизнь с ним поговорить очень познавательно. Он археолог, раскапывает какие-то старые поселения, пишет книжки об этом и по миру поездил — в общем, много всякого интересного порассказал.

— Ну, поглядим.

Это, может, и хорошо, что дети были под присмотром. Но остальное вызывает у меня сомнения, и я не успокоюсь, пока сама не прощупаю этого типа как следует — мало ли, что можно рассказать двум балбесам, а меня не проведешь!

— Из полиции никаких новостей?

— Да какие новости! Смешно даже предположить, что они способны что-то выяснить.

А я выясню, вот как только выйду отсюда, так и примусь выяснять. Есть люди, которые мне помогут узнать, что происходит.

— Ну что, Оля, будем прощаться?

Семеныч доволен, а такое с ним случается нечасто.

— Теперь не забывай о терапии, Василий тебе все разъяснил, но через недельку приедь, покажись. На работу пока не выписываю, и дома тоже осторожно — тяжелого не поднимать, резких движений не делать, отдыхай, в общем, набирайся сил, а через недельку — милости прошу на прием!

— Спасибо, Валентин Семеныч!

— Кстати, там у тебя Валерка живет… В общем, я зайду сегодня вечерком, ты не против? А то и не увиделись с ним толком.

— Конечно.

Мне настолько дико, что в моей квартире живет совершенно чужой мужик и что суровый Семеныч собирается прийти и навестить его… В общем, полный разрыв шаблона.

— Что, Оля, пора собираться?

— Да. Вот близнецы приедут, одежду мне привезут — и в путь. Матрона Ивановна, я вам очень благодарна за все. И если вы не против, я бы хотела иногда навещать вас.

— А чего мне быть против. Конечно, навещай, где мой дом, тебе известно, и тебя я всегда с радостью приму.

— Я вот только спросить хотела… Помните, в тот день, когда меня отравить пытались… Мне сквозь сон слышались ваши слова — какие-то странные…

— Это защитные слова, оберег, что читается на дочь. У тебя нет матери, у меня нет дочери — вот и прочитала я его над тобой, чтоб враги никакие не одолели тебя. Считай, удочерила тебя, неприкаянную.

— Но почему?!

— Надо так, — Матрона Ивановна вздыхает. — Есть вещи, которые нужно сделать только так, а не иначе, и другого ответа не ищи. Так что навещай меня, конечно, ты мне теперь родня.

Я чувствую себя очень странно. И приятно это слышать, и не понимаю я, отчего эта женщина выбрала меня. Я ведь не самая добрая на свете, и людей, в общем, избегаю — если меня не вынуждают к общению какие-то обстоятельства. Только Марконов стал исключением, но он и вообще во многом для меня исключение.

— Давай вещички твои соберем, где сумка-то? Не забудь ничего, примета плохая — забыть что-то в больнице, значит, вернешься сюда.

— Ой, нет, я не хочу.

— Да кто же в здравом уме такого захочет.

Я собираю свои вещи, но это глупо делать в халате и тапках, а другой одежды у меня нет. Та, что была на мне в момент, когда я попала в больницу, пришла в негодность, и близнецы сказали, что к выписке притащат новую одежду, из моего шкафа. Правда, я значительно похудела за это время, но доехать до дома в обвисшем платье все-таки смогу.

— Можно?

Высокий симпатичный мужик в джинсах и клетчатой рубашке, наброшенной поверх черной футболки, стучит в дверь. Ну, чисто символически — дверь-то открыта.

Я удивленно смотрю на него — что ему здесь надо? Он явно ошибся палатой.

— А, Валерик! Что ж ты, сынок, не заходил так долго?

— Да хотел дать вам время поговорить, — он ставит на кровать пакет. — Вот, Ольга Владимировна, ваша одежда. Мальчишкам в институте пары передвинули, они не смогли приехать, так я сам привез.

— Ну и молодец, — Матрона Ивановна гладит его плечо. — А то ведь затосковала наша птичка в больничных стенах. И то сказать — весна какая на улице, а она здесь взаперти мается!

Я смотрю на все это и пытаюсь как-то склеить впечатления. То есть вот этот мужик и есть тот самый бородатый троглодит, который стащил меня с моста, который ударил близнецов, который пробрался в мой дом и… Бог знает, что еще, но если бы мне сейчас сказали опознать его, я бы с чистой душой поклялась, что впервые его вижу. Разве что голос похож, но мало ли на свете похожих голосов.

— Тогда вы одевайтесь, а я за дверью подожду. Это ваша сумка? Ничего не забыли? Примета плохая — оставить что-то в больнице.