Кэтрин Уэбб - Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли

Эстер размышляет, прежде чем отвечать. Она берет сестру за руку, пылающую от жара, и вскоре их ладони становятся влажными.

— Я думаю… думаю, любой человек может стать рабом своих желаний, если позволит себе. Судить каждого, наверное, следует по его поведению — по тому выбору, который делает человек, когда у него есть разные варианты.

— Ты права, — печально произносит Амелия. — Нет оправдания тому, что он сделал. Это подло.

— Но, Амелия, ты же, как никто другой, знаешь, что я ничего не понимаю в желаниях и страстях мужчин, — говорит Эстер, чуть заметно улыбаясь. — Арчи совершил большой грех и против тебя, и против Бога. Но наверное… простить грех было бы по-христиански? Конечно, если виновная сторона покается…

— В том-то и дело, Этти! На этот раз… на этот раз он, кажется, нисколько не раскаивается. Он как будто… рассердился на меня за то, что я помешала ему! Это было чудовищно! Невыносимо! — Амелия закрывает лицо руками и негромко плачет.

— Дорогая, Эми, не плачь! Дети не должны видеть… Прошу тебя, милая моя. Арчи тебя любит, любит детей. Я знаю это, и ты знаешь. Наверное, мужчинами действительно правят куда более могучие силы, чем нами, женщинами… Иначе такой хороший человек, как Арчи, не стал бы себя вести подобным образом. Разве мы умеем читать в сердце другого человека? Читать по-настоящему? Прошу тебя, не плачь.

Амелия в конце концов поднимает голову и промокает глаза платочком.

— Однако же я рассказала ему, что у меня на сердце. Своей неверностью он убивает мою любовь к нему. Наверное, если это случится еще раз, сказала я ему, от нее совсем ничего не останется. — Она всхлипывает. Эстер настолько потрясена, что не может ничего ответить. — А как твоя супружеская жизнь, Этти? Есть ли что-то хорошее? — спрашивает Амелия.

Эстер опускает глаза, прячет пальцы в складках хлопчатобумажного платья. Гладкие пальцы с чистыми блестящими ногтями. Почему-то ей невыносим сам их вид, она ощущает такой приступ отвращения к себе, что сжимает руки в кулаки, стискивает так, что ногти впиваются в ладони.

— Я вышла замуж по любви, Амелия. Ты знаешь… Наши родители были этим недовольны, хотя и выказывали свое неудовольствие, как всегда, деликатно. И я думала: пусть я выбрала человека скромного, ограниченного в средствах, зато я люблю его и сама любима, наши дети будут расти, окруженные любовью… — Она смотрит на выгоревшую на солнце лужайку, где Джон дразнит сестру: держит у нее над головой ленту, вытянутую из ее косы, и отдергивает каждый раз, когда та пытается схватить ее. Маленькая девочка подпрыгивает и тянется за лентой, все время улыбаясь, не теряя дружелюбия и терпения; и снова Эстер чувствует неистовый прилив нежности к ней, ощущая общность их жизненного пути.

— Но… Неужели ты не любима?

— Любима. Как сестра, как друг. Но не так, как люблю его я. Не как жена. Не как… любовница. — Она делает глубокий вдох и медленно выдыхает, словно тяжесть собственных слов еще сильнее пригибает ее к земле. — А теперь у него новый друг, новый наперсник, и, боюсь, его мысли с каждым днем все дальше от меня.

— Не может быть, Этти! Альберт всегда был так предан тебе, — возражает Амелия.

— Наверное, был когда-то. Но теперь все по-другому. Даже паства страдает из-за его увлечения мистером Дюрраном.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну… скажем, на днях заходила Памела Эркхарт, чтобы узнать, не заболел ли викарий, поскольку он не навещал их уже недели две, если не больше. Надо сказать, что отец миссис Эркхарт очень стар и болен и может умереть со дня на день. Он так страдает, несчастный, каждый день его вера подвергается испытанию на прочность, и он давно уже не в состоянии посещать церковь. Поэтому Альберт стал заходить к нему сам, чтобы утешить в болезни и вместе помолиться хотя бы дважды в неделю, однако эти визиты прекратились с появлением у нас теософа. Не знаю, что и думать, Эми. Это так не похоже на Альберта — пренебрегать своими обязанностями, однако его новое увлечение, кажется, для него важнее всего остального.

— Это новое увлечение… ты имеешь в виду теософию или мистера Дюррана? — спрашивает Амелия многозначительно.

— Теософию… Или, может быть, и то и другое, — отвечает Эстер, глядя на сестру и пытаясь прочесть что-нибудь на ее лице.

— Да, подобные перемены вселяют тревогу. Очень странно… Хотела бы я понять, что в этом человеке так привлекает Альберта?

— По-твоему, сам мистер Дюрран, а не его идеи вызывают интерес у Альберта?

— А как ты думаешь, дорогая? В конце концов, насколько я понимаю, Альберт достаточно давно знает об эльфах и теософии. Отчего же тогда этот интерес сделался всепоглощающим, когда появился мистер Дюрран?

— Эми… я не понимаю тебя, — с отчаянием произносит Эстер.

— Возможно, я ошибаюсь. Мне нужно еще раз увидеть этого молодого человека, получше узнать его, — отвечает Амелия, откидываясь на спинку стула и глядя куда-то вдаль. Солнце уже высушило ее слезы, остались лишь бледно-розовые подтеки на пудре.

— Разумеется, ты его увидишь, — отвечает Эстер, все еще пытаясь понять смысл слов сестры.

В кухне Кэт ставит пустой поднос на стол и идет к раковине. Опускает руку в таз с водой, в которой должны охлаждаться молочные кувшины, однако вода теплая. Кэт плещет ею на запястья, обтирает мокрыми руками шею, надеясь хоть немного освежиться.

— Молоко к вечеру скиснет, — предупреждает она миссис Белл, которая сидит, втиснув телеса в кресло и разостлав перед собой газету.

— Оно скиснет еще быстрее, если ты будешь совать в таз горячие руки, — замечает экономка.

— Не могла удержаться. Я набегалась на этой жаре и просто таю. А вот кое-кому не повредило бы немного подвигаться, — бормочет она, впрочем беззлобно.

Лицо Софи Белл налилось кровью, щеки в сеточке лопнувших кровеносных сосудов, а когда она слишком много ходит по кухне, то верхняя губа у нее белеет, а взгляд становится мутным. Кэт вовсе не хочется, чтобы экономка грохнулась в обморок. Ее тогда не поднять, и придется перешагивать через ее тушу целый день, пока жара не спадет и она не поднимется сама.

— Возьми вон там, — выдыхает миссис Белл. — Я оставила нам чаю со льдом. И налей мне тоже стаканчик.

Кэт снимает льняную тряпку с кувшина в буфете, вспугнув стайку сомлевших мух, которые тщетно надеялись на каплю влаги. Кусочки льда, отколотые утром от глыбы, доставленной из Тэтчема, растаяли полностью, однако чай до сих пор холодный и пряный от свежей мяты и лимонов. Кэт пьет, как ребенок, зажмуриваясь от приятной прохлады, которая растекается по телу.

— По крайней мере, работы сегодня поменьше, поскольку мужчин не будет целый день, — произносит Софи Белл. — Ты не слышала, куда отправился любитель эльфов?