Катрин Панколь - Черепаший вальс

Дю Геклен по-прежнему исходил слюной и следил глазами за мужчиной, который болтал в руке пакетом, напоминая ему о вожделенном печенье.

— Вы нехорошо поступаете, — сказала Жозефина.

— У каждого свои методы.

— Ваши мне не нравятся!

— Не вздумайте снова оскорблять меня, иначе я уведу собаку силой!

Они повернулись спиной друг к другу, как дуэлянты, и двинулись в противоположные стороны. Дю Геклен долго сидел на месте, вынюхивая удаляющийся запах апельсинового печенья. Жозефина не оборачивалась.

Она, сжав кулаки, молилась всем звездам на небе, всем своим ангелам-хранителям, повисшим на ручке ковша Большой Медведицы, чтобы они привели Дю Геклена к ней, чтобы помогли ему забыть манящий запах апельсинового печенья. Я тебе куплю в сто раз лучше: и круглое, и плоское, и сдобное, и рассыпчатое, и хрустящее, и воздушное, какое только бывает на свете — все для тебя одного! Она уходила все дальше, и сердце ее тревожно сжималось. Главное — не оборачиваться, иначе я увижу, как он убегает, как бежит вприпрыжку за апельсиновым печеньем, и тогда я стану еще несчастней.

Она обернулась. Увидела Дю Геклена, который догнал сочинителя текстов, востребованных на самом Бродвее. Пес вприпрыжку бежал за ним. Вид у него был счастливый. Он забыл ее. Жозефина увидела, как он схватил на лету печенюшку, проглотил ее одним махом и стал царапать пакет, выпрашивая еще одну.

Меня никто никогда не полюбит. Я побеждена, наголову разбита апельсиновой печенюшкой. Я ничтожество, я уродина, я дура, я нехороша, нехороша, нехороша…

Она опустила плечи, отвернулась, не желая присутствовать на пиру Бананового Тарзана. И медленно пошла дальше. Бежать больше не хотелось. Не хотелось гарцевать легкой кобылкой вдоль темной воды и бамбуковой изгороди. Обязательно нужно как-то переключиться, иначе я буду слишком несчастной. Иначе волна поглотит меня навсегда… Победит меня.

Во-первых, он мне не принадлежал, со старым хозяином у него были другие привычки, а в жизни чаще следуешь привычкам, чем свободному выбору.

Во-вторых, он наверняка хотел остаться со мной, но чувство долга победило. Я же неспроста назвала его Дю Гекленом. Тот был рожден, чтобы защищать свою территорию, хранил верность своему королю. Он никогда не предавал. Никогда не переряжался в цвета короля Англии. Мой Дю Геклен поддерживает традиции благородного предка. Я бы не стала так доверять предателю. И наконец, я недостаточно уважала его природу воителя. Я думала, что он добрый и ласковый, потому что у него такой нежный розовый нос, но он предпочел бы, чтобы я считала его лихим рубакой. Я бы его испортила, забаловала вконец, он вовремя опомнился.

Она боролась со слезами. Не плакать, только не плакать. Это опять соленая вода, опять я тону. Хватит! Подумай о Филиппе, он ждет тебя, он же сказал. Этот человек слов на ветер не бросает. Но я не виновата, что сама полна туманом, что все разваливается, не успев попасть мне в руки, что я вообще как будто замороженная? Я не виновата, что не могу выздороветь одним махом, что мне бесконечно приходится врачевать душевные раны, полученные в детстве? Дю Геклен помогал мне, это точно, но надо учиться выплывать самой. Только так можно стать по-настоящему сильной…

Жозефина едва успела дойти до лодочной станции, как вдруг услышала бешеный топот за спиной. Она посторонилась, чтобы пропустить безумца: если бы тот налетел на нее, наверняка сбил бы с ног. Она подняла голову, чтобы разглядеть этого типа — и ахнула.

Это был Дю Геклен. Он мчался к ней, выбрасывая во все стороны лапы, словно до смерти боялся, что не догонит.

В зубах он нес пакет с апельсиновым печеньем.

В очередной раз я проехала километры и километры, чтобы написать эту книгу. Километры по шоссе, в воздухе, в поезде, а еще километры в голове, придумывая, зачеркивая и переписывая вновь. Я пыталась идти обходными путями, сооружала мосты, протаптывала тропки, громоздила историю на историю, терялась, вновь находила дорогу, мучилась в поисках единственно правильного слова, выкапывала его, прилаживала так и сяк, сцепляла с соседними… А все это время земля продолжала вертеться, и, витая в облаках, я бы вообще оторвалась от нее, если бы не нежные и внимательные люди вокруг меня, которые обеспечили мне мягкую посадку.

И вот я хочу сказать большое, огромнейшее СПАСИБО всем, кто всегда был рядом, кто терпел меня и окружал заботой, когда я писала (и когда я не писала):

Шарлотте и Клеману, моим «малышам», моим любимым.

Режане, ее руке в моей руке, навсегда…

Мишелю и его внимательному, острому, верному взгляду.

Коко, которая управляет всем домом с охотой и энтузиазмом.

Угетте, которая радеет обо мне и бережет меня крепко и нежно.

Сильви, которой знаком каждый этап создания рукописи и которая поддерживала меня.

Элизабет — за все! За двенадцатый век, за ее улыбку, за ее восторг, за наши прогулки у озера Анси, за безумный смех и места на парковке…

Жану-Мари, Роману, Хильдегарде, Розе, Шарлю, Жоржу, Пьеру, Симоне, которые следят за мной со звезд…

Фабрису, королю компьютера.

Жану-Кристофу, точеному и точному.

Мартину и его сочным, свежим деталям лондонской жизни.

Жерару и его знанию ночного Лондона!

Патрисии… И ее отцу — бесценному кладезю технических деталей.

Мишелю, который помогал мне воссоздать полицейское расследование.

Лидии и ее едкой иронии…

Брюно и его дискам Гленна Гульда, которые баюкали меня в долгие часы работы над книгой.

Женевьеве и ее католическому учебнику основ супружеской жизни!

Натали Гарсон, которая открыла мне двери своего ателье и позволила смотреть, как создается модная коллекция.

Саре и ее чудесным рукам!

Жану-Эрику Ришу и его рассказам о Китае.

Друзьям и друзьям… что всегда, всегда рядом!

И всем читателям и читательницам, посылающим письма по электронной почте — от этих писем мне хочется летать!

И наконец, позволь мне сказать, Лоран: мне так не хватает тебя.

Ты ушел 19 декабря 2006 года, и с тех пор жизнь стала иной.

Тебе не было и сорока.

Десять лет мы были друзьями. Ты приходил в гости почти каждый день, напевая «Жизнь прекрасна! Жизнь прекрасна!», приносил книги, диски и пирожные из «Ладюре», помогал Шарлотте и Клеману в учебе и затеях, по тридцать раз смотрел один и тот же фильм, по десять раз перечитывал одну и ту же книгу, в муках рожал новый роман, новую пьесу для театра, новый грандиозный проект, в котором мы оба будем участвовать… Мы дышали одним воздухом, вместе хохотали и грустили, радовались и тревожились.

Ты был моим другом, частью моей жизни, и теперь тебя нет с нами.

Не проходит дня, чтобы я не думала о тебе.