Георгий Ланской - Оглянись на пороге

— Приду, конечно, — ответила она. — В десять так в десять.

Мать позвонила сразу после того, как Ира повесила трубку, и спокойно сообщила:

— Я дома.

— Как — дома? — испугалась дочь. — Ты же должна лежать!

— Я и лежу, — усмехнулась Алла в трубку. — Только дома. В нем, как известно, и стены помогают, да я и чувствую себя хорошо.

— Ты с ума сошла? — заорала Ирина. — У тебя там и еды никакой нет, и вообще… Кто тебя забирал?

— Да не волнуйся ты, меня Леня отвез.

— Какой еще Леня?

— Ну, Леня, ученик мой. Помнишь, он нам всю мебель перевозил. У которого сейчас контора по грузоперевозкам.

— Не помню.

— Ну и неважно. Я позвонила, он меня и забрал, аккуратно, как концертный рояль.

— Мне почему не позвонила?

— Зачем? — удивилась Алла. — Ты же на работе. Я и сама в состоянии справиться. Леня меня в квартиру завел, на диван я без посторонней помощи легла. Так что все в порядке.

— Ничего не в порядке! Кто за тобой ухаживать будет?

— Не надо за мной ухаживать, — сурово сказала Алла. — Сегодня обойдусь, а завтра рано утром отец приезжает. Потому и слиняла из больницы. Представляешь, что с ним будет, если он узнает, что я в больнице с пробитой головой? Да его рядом положат тут же.

— Я сейчас занятия закончу и приеду.

— Приезжай, посидишь со мной немного. Только не торопись. Я спокойно валяюсь тут, тяжести не таскаю, обои не переклеиваю.

Закончив занятия на полчаса раньше, Ирина прилетела к дому матери, открыла двери своим ключом и вошла. Алла лежала на диване и смотрела телевизор.

— Чего так рано-то? — поморщилась она, переведя взгляд на дочь. — Уроки отменила, что ли?

— Да ладно.

— Ничего не ладно. Люди тебе деньги платят, между прочим.

— Мам, хоть сейчас не ворчи, — взмолилась Ирина. — Я поесть привезла.

Она споро разогрела суп, порубила овощи и, пока Алла ела, быстро навела относительный порядок: смела пыль и протерла пол.

— Ладно, хоть отец тебя не видел такой, — рассеянно сказала дочь. — Ты права, его бы скрутило сразу. А так увидит, что с тобой все более-менее в порядке, не будет волноваться сильно.

— Будет, — улыбнулась Алла. — Он всегда волнуется. Но хоть не до приступа.

Они пили чай под телевизор, в котором шло глупое кино об отечественных супергероях, спасающих мир от разгулявшейся преступности, косились друг на друга с подозрением, и у каждой на языке вертелись свои вопросы.

— Мам, — робко сказала Ирина, грея руки кружкой с теплым чаем, — а вы с папой всегда друг за друга переживаете, правда?

— Правда, — ответила та. — Переживаем. У нас ведь поначалу жизнь… нелегкая была, как у всех. Сколько раз я слышала, что мы не пара и не можем быть вместе. Да ты и сама подумай: он — номенклатурщик, белая кость, тогдашняя элита, партийный, идейный. У него и невеста тогда была под стать, на заводе работала, передовик производства. А я — рядовая балерина, лебедица из последнего ряда, массовка, никто… Это уж потом я… вознеслась на почве семейных отношений и связей. А не будь Коли, вышла бы на пенсию в тридцать шесть и прозябала бы сейчас черт-те где…

— Они ведь были против вашего брака, да? Бабушка с дедушкой.

Алла криво усмехнулась.

— Все против были. Мои-то не вмешивались, а его мамаша, свекровушка ненаглядная, всю жизнь аспидом шипела, всем я плохая была… Сколько вытерпела от них, никому не пожелаю! Но Коля меня всегда защищал, хотя ему тоже было туго. Метался меж двух огней. И знаешь, мы боролись, отбивались как могли, потому что есть, доча, такая штука, как любовь. Сука-любовь, от которой никуда не денешься. И будешь ради нее все терпеть. А почему ты спросила?

— Мне кажется, я никогда не переживала, — медленно начала Ирина. — Ну, за Сергея. Не было каких-то потрясений. Я думаю: права ли была, что замуж за него вышла? Сейчас оглядываюсь и не могу сообразить: любила ли я его когда-нибудь или просто считала правильным выйти замуж именно за него.

— Ты влюбилась, что ли? — спросила мать.

Та вспыхнула и уже готова была возразить, но потом неопределенно пожала плечами.

— Я не знаю.

— А он кто?

— Музыкант. Рок-музыкант.

— Богема, — усмехнулась Алла. — Когда ж успела? Давно?

— Недавно.

— Ну, я так и поняла. Ты мне сразу показалась какой-то странной. Глаза горят, как у кошки дикой, отвечала невпопад…

Ирина поставила кружку на пол, придвинулась к матери и обняла ее за плечи.

— Мама, что мне делать? Может, я и правда влюбилась, как школьница? А может, это наваждение какое-то и оно пройдет?

— Не знаю, — ответила Алла. — Знаю только, чего тебе делать не надо: резких движений. Прыгнула — так лети, только не забывай, что любой полет конечен. Любовь — она разная бывает. И полеты тоже, потому что в итоге мы должны чувствовать, поймают нас внизу или нет. Я ничего не скажу про твоего нового мужчину, но Сережа бы тебя поймал.

— Я знаю, — мрачно ответила Ирина. — Проблема только в том, что вряд ли ради него я стала бы прыгать.

Она так торопилась прийти на концерт, так гнала по обледенелой дороге, что на повороте едва не столкнулась с фурой и только после этого сбросила скорость, тяжело дыша и обливаясь потом. Вот была бы потеха, если бы вместо концерта попала в больницу или, того хуже, морг.

Умора, да… Обхохочешься.

После Ирина поехала уже медленнее, правила соблюдала, да и дорога не располагала к быстрой езде. Да и лучше опоздать, чем не доехать. Но в итоге оказалось, что она зря волновалась и все равно приехала за полчаса до начала концерта. Дима был злой и вздрюченный — у них что-то не ладилось в аппаратуре.

— Знакомься, — хмуро сказал он. — Это Виталий, наш басист. Леху ты знаешь. Это Юрка, клавиши, бэк-вокал, и Женя, тоже гитара и бэк-вокалистка.

Ирина с интересом оглядела затянутую в черную кожу группу. Виталий оказался тощим, таким же патлатым, как Дима, парнем с трудноопределимым возрастом, поскольку лицо было покрыто сложным гримом. Клавишник Юрка, ковырявшийся рядом с колонкой, здоровый как лось, коротко стриженный, с серьгой в ухе, мрачно улыбнулся и кивнул. Бэк-вокалистка, не удостоившая гостью даже взглядом, показалась знакомой. Ирина морщила лоб и только потом узнала в неприветливой девочке уборщицу из больницы, возившей грязную тряпку по бетонному полу.

На фоне этой шевелящейся и скрипящей кожей готической массы женщина, облаченная в длинное серебристое платье, чувствовала себя белой вороной.

— Я, наверное, мешаю? — вежливо осведомилась Ирина. Женя бросила на нее убийственный взгляд.

— Ничего ты не мешаешь, — недовольно сказал Дима. — Только в уголок куда-нибудь сядь, не путайся под ногами, а то у нас тут проводов видишь сколько…

— Нет, нет, я в зал пойду. Приткнусь куда-нибудь, а то я даже столик не заказывала.