Татьяна Устинова - Всегда говори «всегда» – 3

– Объясняю. – Барышев-старший запустил пальцы в одну из баночек с пряностями и бросил щепотку в подливу. – Вот, к примеру, такая малость, тьфу! А может дать жизнь блюду или, наоборот, уничтожить. Главное – знать, когда, куда и сколько этой малости добавить. И не дай бог! – Он поднял вверх указательный палец и погрозил им Ольге. – Не дай бог ошибиться хотя бы в одном из перечисленных моментов! Так, а теперь – нюхай!

Ольга, послушно склонясь над кастрюлей, понюхала.

Пахло бараниной, помидорами, зеленью со специями, словом – лагманом.

– Чувствуешь разницу? – торжествующе вопросил Леонид Сергеевич.

– Нет, – честно призналась Ольга.

– То есть как это нет? – Барышев-старший, за плечи отодвинув ее от плиты, с шумом втянул носом пар над кастрюлей. – Правильно, – констатировал он. – Разницы не ощущается, потому что это еще не все!

Он запустил пальцы в другую склянку и бросил в кастрюлю очередную щепотку каких-то травок.

– А теперь?

Ольга старательно принюхалась, пахло бараниной, помидорами, зеленью со специями… Хоть убейся – лагманом!

– Н-ну… – пожала она плечами, чтобы не расстраивать блестящего кулинара.

– Слушай, у тебя насморка случайно нет? – подозрительно посмотрел на нее тесть.

– Нет! – засмеялась Ольга.

– Тогда это случай из разряда безнадежных, – махнул рукой Леонид Сергеевич. – У тебя нечувствительный нос, а с таким носом в кулинарии делать нечего. Я вот, к примеру, по запаху определяю, достаточно ли соли!

– Ну да! – восхитилась Ольга и снова склонилась над кастрюлей, удивляясь, как можно учуять соль.

– Да. И это высший пилотаж. Ну, ладно, продолжим. Продолжим?

– А куда ж деваться?! – захохотала Ольга, понимая, что готова возиться с этим варевом хоть до вечера – так весело все получалось.

Барышев-старший откинул лапшу на дуршлаг и еще минут пять колдовал над кастрюлей, то уменьшая, то прибавляя огонь, что-то нашептывая и напевая.

Как он ни бился – пахло лагманом. Восхитительно, но – лагманом, и ничем больше, о чем Ольга не преминула ему сообщить.

– Ладно, – отмахнулся он от нее, – главное теперь, чтобы все это не перестояло. А где Сережа? Опять за полночь явится?!

– Сережа сегодня задерживается, – погрустнев, сказала Ольга. – Какие-то сложности у него в «Стройкоме». Он звонил днем.

Она соврала, Барышев не звонил. Но про сложности в «Стройкоме» она знала наизусть, поэтому просто повторила заученное за последние дни выражение.

– Ну, понятно, понятно… Конечно. Сложности.

Ольга видела, что Леонид Сергеевич верит в эту пустую отговорку не больше ее, поэтому, чтобы скрыть свое смятение, начала быстро накрывать на стол.

Во дворе послышался шум машины.

– Сережа! – Ольга, в чем была, выскочила на мороз. – Ну, наконец-то!

– Что за дурацкая привычка не одеваться? – сухо спросил ее Барышев и… прошел мимо в дом.

– Сереж… что-то случи…

– Я не буду ужинать, извини.

Он сбросил пальто, нервно разулся и поднялся к себе в кабинет.

Ольга закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

Только бы не заплакать… Не завыть в голос.

Из кухни вышел Леонид Сергеевич, озабоченно посмотрел на Ольгу. В глазах у него был немой вопрос, и, чтобы он не успел его задать, Ольга поспешно сказала:

– Сережа не будет ужинать.

– А сам-то он где?

– Пошел к себе в кабинет. Ему надо работать.

– Работать? Ну, что ж, это похвально, – Барышев-старший сорвал с себя фартук, скомкал и зашвырнул в угол. – Только как бы не переусердствовал… Работать… Смотри, какой у меня сын работящий!

Леонид Сергеевич ушел в гостевую, а Ольга осталась стоять, закрыв глаза.

Чудесный вечер разбился, как хрустальная ваза…

Лагман не пах ничем, кроме лагмана. А муж не перестал ее игнорировать, даже подарив голубой бриллиант…

Ольга зябко поежилась, накинула шаль. Действительно, что за дурацкая привычка – бросаться раздетой навстречу Сергею?

Больше она никогда, никогда не будет выбегать к нему, как пятилетняя девочка.

Бриллиант – очень холодный камень…

Леонид Сергеевич все понимал – не маленький.

Сын ходит налево и потому, как человек, не до конца потерявший совесть, боится смотреть Ольге в глаза. И ему тоже.

В его бы время… выволочка на парткоме, за шиворот – и в семью.

А сейчас – это личное дело каждого. Хочешь, гуляй. Не хочешь, слыви тюфяком-подкаблучником.

Бешенство, клокотавшее внутри, требовало выхода, но прошли те времена, когда он мог указывать Сергею, чего нельзя делать…

Промаявшись минут пятнадцать в своей комнате, Леонид Сергеевич решил – он не имеет права не высказать своего отношения к происходящему. И даже не ради Ольги, которая все видит, все понимает, но из-за благородства и той самой «цельности натуры» не позволяет себе в адрес мужа подозрений, а ради самого же Сергея.

Ведь сам себя отравляет ложью, сжирает изнутри.

Леонид Сергеевич подошел к зеркалу, причесался, поправил связанный Ольгой джемпер и решительно направился в кабинет сына.

Только бы не вспылить, заклинал он себя, только бы не заорать на него, не припомнить парткомы и советские моральные нормы… Нельзя также говорить, что не для того они его с матерью воспитывали, чтобы он своим блудом жизнь семье отравлял.

Да еще какой семье!

Задумавшись, старший Барышев чересчур резко распахнул дверь кабинета, забыв постучать.

Сын лежал на диване в костюме и галстуке, закрыв глаза. Не спал, это точно, потому что нервно вертел в руке мобильный телефон, постукивая им по дивану.

– Работаешь, значит? – не удержался от язвительной интонации Леонид Сергеевич.

Сын открыл глаза, посмотрел на него в упор и снова закрыл.

– Я думаю, – сказал он. – Я всегда думаю лежа.

– Да, это кто как привык. – Леонид Сергеевич присел на край дивана. – Ты, значит, лежа…

Главное, не закричать, приказал он себе. И про партком – ни слова! Ни в коем случае.

– Ну, и что ты надумал?

– В каком смысле? – Сергей открыл глаза. Вблизи Барышев-старший увидел, какие они красные и измученные.

Тяжело врать-то! А раз тяжело, значит, не так уж все безнадежно.

– Слушай, Сергей, я ведь не Ольга, меня не проведешь.

– Что ты имеешь в виду? – холодно спросил сын. Так холодно, что не пробиться через эту глыбу льда ни увещеваниями, ни обращением к совести, которую он вдруг взял да потерял.

Только бы не заорать…

– Вот у тебя сейчас такое лицо, как в детстве было, когда ты врал.

– Перестань, отец.

– Я, конечно, могу и перестать.

– Вот и перестань!

– Но я все-таки продолжу. Что с тобой происходит?

– О чем ты?

Леонид Сергеевич почувствовал, что сдерживаться больше не может. Он вскочил, прошелся от стены к стене, остановился у окна и прижался лбом к прохладному стеклу.