Марина Крамер - Три женских страха

– Ну, что узнала? Как отец? – спросил он, поднося мне зажигалку.

– Разговаривает, в сознании. Но весь в бинтах, ожоги сильные. Болит все. Представь, как болит, если папа об этом вслух сказал? – я передернула плечами.

– Да уж… – протянул брат. – Помню, он как-то летом с лестницы на доску голой ногой спрыгнул, а там гвоздь торчал. Так в палец и вошел – насквозь. Кровищи было… а он только губу закусил, сел и сам гвоздь этот обратно и вырвал. Я, помню, в обморок хлопнулся…

Могу представить – я бы сейчас и сама хлопнулась от одних только воспоминаний, а уж если бы увидела… Хотя я девушка не слабонервная, крови не боюсь.

– Что делать будем? – поинтересовался меж тем брат.

– А что делать? Лежит, охрану приставили, – я пожала плечами. – Что еще сделаешь?

– Он говорил тебе что-нибудь?

– Ничего особенного. Он не в состоянии вести светские беседы, как ты понимаешь.

– Сашенька, тебя проводить? – возник откуда-то из темноты Бесо.

– Не надо, я на машине.

– Пусть Акела позвонит сразу, как вернется.

– Он ночью приедет, ты уже будешь спать, – улыбнулась я – о Бесо говорили, что за сон он с потрохами продаст свою необъятную жену Медею, которую любил больше жизни. Папа рассказывал, что раньше, приезжая на «стрелку», Бесо мог спать прямо в машине до тех пор, пока не «начиналось», и при этом четко чувствовать момент, когда нужно выскочить и выхватить оружие. Ни разу Бесо не проспал и не получил даже царапины.

– Вай, зачем смеешься над старым Бесо? – добродушно рассмеялся он. – Ради звонка Акелы я спать всю ночь не буду.

– Хорошо, он позвонит сразу, как приедет.

Мы попрощались, и я заметила, как нарочито проигнорировал Бесо протянутую для пожатия руку Семена.

Дома меня ждал ужин, приготовленный приходящей домработницей – муж не терпел в доме посторонних, а потому миловидная хохлушка Ксана появлялась три раза в неделю днем, чтобы ни меня, ни Саши дома не было. Осмотрев кастрюли, сковороду и стоявшие в холодильнике вазочки с салатами, я успокоилась – будет чем покормить вернувшегося мужа.

При воспоминании о нем меня снова сладко передернуло. Мы женаты уже пять лет, до этого встречались несколько месяцев, но каждый раз я с восторгом смотрела на своего мужа и думала, что счастливее меня нет никого. И даже огромная разница в возрасте меня не смущала. Саша старше на двадцать лет, но я никогда не замечала этого. Благодаря своим пристрастиям к кэндо Саша поджар, строен, широкоплеч и со спины выглядел даже лучше, чем мои ровесники. Если бы не лицо… Но и к этому я быстро привыкла, да что там – перестала замечать все изъяны уже на второй день нашего знакомства. Я влюбилась в него моментально, а он долго не принимал меня всерьез – да и как, если в момент нашей встречи я была почти ребенком, да к тому же дочерью весьма непростого человека, на которого мой будущий муж работал? Он обращал на меня внимания ровно столько, как на осеннюю муху, застрявшую меж оконных стекол. Но я сумела переломить ситуацию, и вот уже пять лет счастливо замужем. Как ни злился папа, как ни запрещал – я все равно настояла на своем. И ни разу не пожалела.

Стоя под душем, я нащупала тонкий длинный шрам на шее слева – так и не удалось от него избавиться. В моменты близости Саша любил гладить его пальцами и не понимал, почему я стараюсь закрыть его и ношу водолазки с высоким горлом или шарфики. Я не считаю, что даже мужчину шрамы украшают, а уж женщину – тем более. Не то чтобы комплекс… просто неприятные детские воспоминания. Меня часто дразнили в школе, и, хотя я всегда давала сдачи, осадок от обидных слов остался. Однажды я услышала, как тетя Сара в разговоре с соседкой упомянула мой шрам – мол, кто возьмет замуж девушку с такой отметиной. Можно подумать, он на лице или как-то заметно уродовал меня! Но я запомнила ее слова и с тех пор перестала носить одежду, открывающую шею.

Помню, как перед первой нашей с Сашей совместной ночью я нерешительно стояла в ванной, сжимая под самым подбородком влажной от напряжения рукой ворот длинного халата, и представляла: сейчас он войдет и увидит отвратительную отметину.

– Все хорошо? – спросил Саша, забеспокоившись, что меня долго нет, и вошел.

Я развернулась к нему, не выпуская воротник, и снизу вверх посмотрела на возвышавшегося надо мной мужчину.

– Что с тобой? – он осторожно взял мою руку. – Ты боишься? Передумала? Я не буду принуждать тебя. Ничего страшного, для меня это неважно.

Большего оскорбления я не могла даже представить! Как мог он так легко отказаться от того, что я собиралась отдать ему? Разве может быть любимому и любящему человеку «неважно»?! Я ощетинилась, как кошка, и зашипела:

– Боишься?! Отца боишься – что голову свернет?!

– А чего боишься ты? – невозмутимо поинтересовался Саша, нажимая на какую-то точку запястья руки, державшей воротник, так, что я охнула и выпустила его. Горячие пальцы пробежались по шее вверх-вниз, нащупали шрам. Саша развернул меня к свету, сдернул халат с плеча:

– И что – вот из-за этого весь сыр-бор и нелепые обвинения? – Он нагнулся и легко поцеловал меня как раз в то место, откуда проклятый шрам начинался. – Глупышка ты. Подумала, что я… что мне… Ты еще такой ребенок, Аленька. Разве имеет значение внешняя оболочка? Ты не замечала, что любят толстых, худых, высоких, маленьких, красивых и откровенно уродливых? Не замечала, как иной раз идет красавец – а рядом с ним такая девица, что убиться хочется? – Говоря это, он все касался губами шрама, и по телу у меня пробегали мурашки. Я обхватила его за шею, чтобы не упасть – от прилива новых, ранее незнакомых чувств и ощущений слегка кружилась голова и подгибались ноги. – Ты для меня самая прекрасная девушка, Аленька. Ты и сама это знаешь, маленькая плутовка… потому и заманивала меня все это время – знала, что я не удержусь, потому что ты нужна мне.

«Говори-говори, – думала я. – Не останавливайся… Мне так нравится слышать твой голос… я никогда не смогу полюбить другого. Зачем? Есть ты – мой волк-одиночка. И ради меня готов нарушить свое одиночество – а я так и хотела».

…Воспоминания о первой ночи с мужем настроили меня на романтический лад и немного отодвинули в сторону беспокойство об отце. Я бродила по дому туда-сюда, мерила шагами длинный коридор первого этажа и не могла дождаться, когда услышу звук въезжающего во двор джипа. Муж не признавал никаких других машин, кроме старенького «прадика», и никакие уговоры не могли заставить его изменить принципам.

– Мне не двадцать лет, чтобы пыль в глаза соплячкам навороченной машиной пускать, – неизменно отвечал он на все предложения сменить джип хотя бы на такой же, но более новый. – Машина как жена, при правильном отношении будет рядом всю жизнь.