Марина Крамер - Три женских страха

– Ну, можно. И смысл в чем? Можно вообще эту бирку снять – и путаница начнется.

– А в заключении о смерти, скажем, можно поменять диагноз? Вы ведь сейчас на компьютерах работаете? Можно же заменить одно другим?

– Ты нормальный? Это же во всех документах придется менять, в резервных копиях – да везде. Плюс к тому – в журнале регистрации все пишется от руки, там не поменяешь!

– Тихо, не шуми, – улыбнулся Николай. – Я же просто так спросил.

Но меня это его «просто любопытство» насторожило, и тем же вечером я задала мужу вопрос на эту тему. Акела сразу ухватился за него и выудил из меня всю историю.

– Аля, тебе что, пять лет? – укоризненно спросил он, когда я умолкла. – Я должен учить тебя не разговаривать с незнакомыми людьми?

– А что мне у него, паспорт надо было спросить? – огрызнулась я, понимая, что дала пенку с этим знакомством.

– Да просто не надо подпускать к себе незнакомых людей, Аля! Как, говоришь, племянницу зовут?

Я назвала имя и номер группы, не вполне понимая, зачем это Саше. Назавтра ее кто-то вызвал прямо с моего занятия, и в аудиторию за вещами она вернулась уже без меня – я как раз ушла на обед. Николая сегодня не было, но меня это никак не насторожило – мало ли дел у нотариуса. Зато вечером дома меня снова ждала воспитательная беседа с элементами хоррора. Муж вышагивал мимо меня, сидящей на диване в гостиной, и рассказывал:

– А ты знаешь, что нет у этой девочки никакого дяди по имени Коля?

– То есть? Я же сама у нее спросила.

– И что она тебе ответила? Что «мамин брат»?

– Да.

– Изумительно. Так вот, нет у нее никакой мамы – как и брата у покойной мамы тоже не было. Живет она с отцом, он инженер на заводе по выпуску холодильников. Сказать, какая зарплата? – Я отрицательно покачала головой. Прекрасно знала и сама, что мизерная и выплачиваемая как попало – завод был на грани банкротства. – А девочка молодая, красивая. Одеться хочется, косметику купить в красивых баночках, сумочку не из дерматина китайского, а кожаную или замшевую – на худой конец. Цену называть не буду – ты сама по магазинам ходишь, знаешь, что почем. А где такие деньги взять, когда стипендии хватает только на автобус и на пирожок в буфете? Вот и попалась наша девочка на мелкой краже в магазине. И взяла-то всего ничего – маечку с фирменными буковками. Но разве есть менеджеру торгового зала дело до ее проблем? Конечно, нет. Ему из своей зарплаты отдавать деньги резона никакого. И пообещал он Леночку в милицию сдать. И сдал бы – да тут вмешался дядя добрый. Не надо, говорит, девочке жизнь ломать, вот вам денежка за маечку, а вот – денежка за суету вашу и нервы потраченные. И повел дядя Леночку в кафе…

Саша чуть задохнулся, устав от непрерывного монолога, хлебнул воды из стакана, стоявшего на столе, и сел рядом со мной на диван, взял за руку.

– Алька, когда ты научишься относиться к людям с осторожностью? Росла в таком окружении – а все в хорошее веришь.

– Ты мне, кажется, сказку рассказывал – так продолжай, очень уж занимательно.

– Ну, слушай. Вытер дядя Леночкины слезки и спрашивает: а где ты, девочка, учишься? Она и отвечает: в медицинском. Дядя обрадовался: а не преподает ли у вас анатомию такая Гельман Александра Ефимовна? Ой, говорит Леночка, преподает, даже в моей группе. И как, спрашивает дядя, хорошо ли преподает? Преподает-то хорошо, Леночка отвечает, но вот придирается очень…

– Вот же лодыри, – пробурчала я. – И не придираюсь я вовсе, просто анатомию каждый врач должен знать на «отлично», а не на вымученный «уд» в зачетке.

– Ладно, принципиальная моя, дальше слушай. И пообещал дядя Леночке за информацию о том, когда и куда ты ходишь во время работы, дать денежек – чтобы хватило на красивую дубленочку к зиме. А если откажется Леночка – так дядя вмиг ее в милицию свезет и менеджера из магазина в свидетели призовет. И будет Леночке отчисление из института и позор ее папе на родном заводе – а как же, дочь-то воровкой выросла. Подумала Леночка – а ведь никакого криминала в просьбе нет, и вреда никому, а только польза. И согласилась, как согласилась потом подтвердить, что дядя добрый – ее родной дядя. Вот так, малыш.

Я помолчала, накручивая на палец пояс халата, а потом произнесла, прокрутив в голове весь этот рассказ:

– Нет, ну это все интересно, конечно. Но смысл в чем?

– А смысл, детка, в том, что хотел через тебя этот добрый дядя иметь доступ к документации в морге, чтобы потом тебя же использовать для замены диагнозов в заключениях или для подмены трупов. Потому что этот дядя-нотариус давно и прочно работает на одну группировку, занимающуюся квартирным мошенничеством. Поняла? Вот так. Одно плохо – успел улизнуть, не нашли. Девочка оказалась очень уж благодарная, позвонила ему сразу после разговора со мной.

О, черт… И после этого я должна себя считать – кем? По-моему, ясно. Вороной. Как можно было так повестись – да на что?! На разговоры! Нет, определенно со мной что-то не в порядке…

Завтра же отдам группу, где учится Шароглазова, другому ассистенту – не смогу видеть каждый день еще целый год напоминание о моей глупости.

Этот эпизодик всплыл сейчас в моей памяти, и я поняла, что тоже могла оказаться втянутой в игру против отца – как Славка. Интересно, а Семену не поступали заманчивые предложения? Надо бы узнать. Да и заодно спросить, нет ли вестей от его Рапунцель, заключенной в башню неизвестными наркоторговцами.

Номер Семена долго не отвечал, потом раздался злой голос:

– Что тебе?

– А полегче?

– Говори, что надо, мне некогда.

– Фасуешь очередную партию? – подколола я и окончательно вывела брата из равновесия.

– Какого хрена?! Что ты несешь?!

– О, вы сегодня чем-то взбудоражены, – веселилась я, не обращая внимания на его тон. – Плохо спали?

– Тебе чего надо, а?!

– Чтобы ты не орал и сказал мне, не звонили ли тебе наши знакомые по поводу твоей любимой.

Повисло молчание.

– Алло, Сема, ты тут?

– Тут, – хмуро отозвался брат. – Нет, не звонили. Прислали мальчишку с запиской. Если не отдам деньги, то Эдика не увижу.

Я не считала, что это страшная утрата, но говорить об этом брату, понятно, не стала – и так уже достаточно поиздевалась над ним сегодня. Очевидно, что ситуация близка к критической, и нужно делать что-то, чтобы помочь Семену выпутаться – дело-то не в Эдике, а в моем родном брате.

– Сколько ты должен?

– Почти семьдесят.

– Это же слезы!

– Да – мои слезы. Где я возьму семьдесят тысяч в американских рублях?!

– В американских?! Офигеть можно! Ну и цены в вашей лавке… – Я еле проморгалась, силясь представить, как выглядит такая куча долларов.

Семен грустно усмехнулся:

– А ты думала – мы в рублях играем? Нет, мы мальчики серьезные, нам твердую валюту подавай.