Татьяна Устинова - На одном дыхании!

Глаза у Глафиры моментально налились слезами.

– Ну-ну, – строго остановила ее Наталина. – Если вы не сможете держать себя в руках, то я вам лучше фотографию покажу.

– Я смогу! – жарко уверила Глафира.

Директриса еще помедлила, а потом решилась.

– Пойдемте. Они как раз с прогулки пришли.

Она пошла вверх по лестнице, Глафира устремилась за ней, и Дэн поплелся следом.

– Вы просто московские журналисты, – негромко говорила директриса. – Приехали посмотреть наш дом. Я вам его показываю. В детской спальне, кстати сказать, есть что посмотреть. Там стены расписывал один художник из Израиля, очень хороший. Он приехал, увидел наш дом и вот стены расписал и несколько телевизоров купил! А приехал просто как турист, на пароходе, не знаю, кто его сюда привел. Он как-то сам пришел.

Глафира почти ничего не слышала. Сердце заглушало все звуки – бу-бух, бу-бух, бу-бух, – и жарко было невыносимо. Она размотала с шеи шарф и теперь несла его в руке.

– Здесь темновато, у нас лампочки слабенькие, и тут ступенька. Ну вот. – Она остановилась перед дверью, на которой и правда было нарисовано нечто такое и эдакое. Из-за двери неслись детские голоса. – Вы готовы?

Глафира промолчала, а Дэн сказал, что они готовы.

Наталина распахнула дверь.

– А здесь у нас детская! – радостно заговорила она, как заправская актриса на сцене. – Это спальня мальчиков, а девочки у нас в конце коридора. Это называется первая семья. У нас семьи, групп никаких нет. Здравствуйте, Нина Васильевна.

Полная женщина уютными большими руками развешивала на батарее мокрые колготки. Какой-то мальчишка прыгал на одной ноге, двое других шушукались на кровати, почти сталкиваясь лбами. Четвертый сидел на маленьком стульчике очень близко от них и, сосредоточенно сопя, выворачивал наизнанку ватный комбинезон.

– Все мокрые, – пожаловалась Нина Васильевна, – с головы до ног! Снег валит, такая красота!.. Мальчики, поздоровайтесь!

– Здрасти! Здрасти, Наталина Теодоровна! Мы с горки катались, не с нашей, а с большой!

Глафира ничего не видела и не слышала.

Тот самый, который выворачивал комбинезон, вдруг поднял голову и посмотрел на нее. У него были серые глаза в угольно-черных прямых ресницах.

Погибель, а не глаза.

– Ну что ж ты, Володя, – сказала Нина Васильевна, – учу тебя, учу, а ты все никак! Смотри, как надо. – И в два счета вывернула неподатливую штанину. – Учится лучше всех, – продолжала она, – такие картинки рисует, хоть сейчас на выставку посылай, а с вещами обращаться не умеет! Уже семь лет, совсем большой человек, и не научится никак!

Глафира стремительно подумала, что его отец тоже решительно не умеет обращаться с вещами. Тридцать восемь лет, и все не научится никак!..

– Здравствуйте, – вдруг сказал Глафире мальчишка, и его серые глаза улыбнулись ей.

– Здравствуй, Вовка, – ответила она.

В громадной гостиной, увешанной итальянскими пейзажами, писанными русским живописцем, было полутемно от снега, валившего за окнами. Даже река казалась белой, чистой и какой-то деревенской, широкой и просторной, словно тот берег был далеко-далеко.

В камине трещали дрова, и Марина сидела, забравшись с ногами в кресло.

Держалась она просто превосходно, как будто на читке новой пьесы, где ей предложили новую интересную роль.

Глафира держалась гораздо хуже. По правде сказать, она вообще плохо держалась на ногах, и соображала тоже плохо и медленно. Не так она представляла себе… финал.

Не так, не так, не так, отбивало сердце.

– Вы все спланировали заранее. Когда?

Марина потянулась и почти что зевнула. Нет, держалась она просто превосходно!..

– Когда Разлогов объявил мне, что хочет со мной развестись, – объяснила она охотно. – Он сказал, что время пришло, а это совсем не входило в мои планы, душечка. Ну решительно не входило.

– Вы знали о земельном участке в Иркутске. – Глафира потерла глаза, которые невыносимо саднило.

– Ну конечно, знала! Он же был куплен… не вчера. И о том, что там что-то такое интересное нашли, знала тоже.

– Откуда?

– Ах господи! От Марка, конечно. Надо сказать, Марк всегда был на моей стороне! Он никогда не понимал этих разлоговских… закидонов и вывертов!

– Каких закидонов?

– Ну с этой его ревностью ужасной! Он же ужасный человек, ваш Разлогов. Невыносимый! И я так рада, что освободилась от него. И вы мне еще спасибо скажете, дорогая. Вас-то я тоже освободила, а доказать вы все равно ничего не сможете.

Она поднялась и помешала дрова в камине – очень красивая, уютная, домашняя.

Очень опасная.

– Я получила свою свободу! – Марина вдруг швырнула кочергу. Отсветы пламени плясали на ее лице, и казалось, что она корчится в муках, от спокойствия не осталось и следа. – Я дорого за нее заплатила и не желаю, чтобы вы портили мне жизнь! Да, я вас недооценила, и это ужасно! – она всплеснула руками. – Ужасно! Как я могла так просчитаться?

– Не знаю, – мрачно сказала Глафира. – Но я сразу стала думать, что, если речь идет о наследстве, значит, в дело замешана единственная законная наследница. То есть вы! Но… – тут она вдруг улыбнулась сухими губами, – я не знала, что он собирался с вами разводиться. Ей-богу, не знала!

– Как? – опешила Марина. – А разве… не вы его заставили? Чтобы он женился на вас?

Глафира покачала головой и опять посмотрела на реку за окнами. Должно быть, Ангара сейчас такая же, как Москва-река, широкая, белая, просторная, и там, где-то на Ангаре, Разлогов.

Интересно, замерзает она или нет?.. Глафире это было неизвестно.

– Вы совсем его не знаете, – выговорила она с трудом, – хотя гордитесь тем, что изучили человеческую природу! Разве вы не знаете, что его нельзя… заставить? Нельзя заставить развестись. Нельзя заставить жениться. Ничего нельзя. Он не поддастся. Будет стоять до последнего, даже если он не прав! – И улыбнулась. – Ужасный человек.

– Да, – вскрикнула Марина. – Да, ужасный! И я рада, что…

– Я поняла, – перебила Глафира. – Вы рады, что освободились! Вы поняли, что он вот-вот с вами разведется, а вам нужно было, чтобы он умер вашим законным мужем! И тогда вы станете не просто богатой, а очень богатой женщиной, по-настоящему, всерьез богатой! И все деньги, которые он вам платит, ничто по сравнению с теми деньгами, которые ждут вас в этой байкальской горе!

Марина засмеялась. Вернулась в кресло и опять уютно устроилась. Только щеки у нее горели, и пальцы нервно перебирали бахрому.

– Вы знаете, душечка, я думала именно так. Хозяйка медной горы – это ведь я! И я могу это сыграть просто прекрасно, превосходно и уж точно гораздо лучше, чем вы!.. Впрочем, все вышло так, как я хотела. Он умер моим мужем, так что вам роль хозяйки не достанется.