Андрей Зотов - Разлюбовь, или Злое золото неба

Трава сменилась цепким кустарником. Пробравшись сквозь его заросли, я очутился на старом, разбитом шоссе. Стояла такая жара, что асфальт прилипал к подошвам. Шоссе было узким, без обочин и кюветов, со всех сторон его подпирал кустарник с великолепными шипами, а дальше начинался редкий смешанный лес. Любопытства ради я подолбил шоссе ножом – покрытие оказалось самым настоящим асфальтовым. Но откуда и куда оно вело?

Я топал по шоссе на север, и вот впереди снова раздалось далекое пение мотора, на этот раз куда более серьезного. Я опять нырнул в траву. Звук мотора приближался. Из-за поворота вылетел старый знакомый «Хаммер», наполовину облезлый, в пятнах грунтовки, но по-прежнему грозный и убедительный. Он промчался мимо и исчез за поворотом. Да, плоховато я его подпалил.

Шоссе все круче забирало вправо. Вообще говоря, идти по нему было опасно, потому что и тут вполне могли стоять какие-нибудь системы слежения. Ну а куда деваться? По траве, что ли, снова лезть? За очередным поворотом я увидел шлагбаум и маленькую зеленую будку – очевидно, местный блокпост. А влево и вправо от шлагбаума тянулось несколько рядов колючей проволоки, между которой вилась кольцами спираль Бруно. В двух шагах от будки, на железном столбе, висело предупреждение:

ВНИМАНИЕ!

ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ!

СПЕЦИАЛЬНАЯ ЗОНА!

ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ!

ОЧЕНЬ ОПАСНО!

По обе стороны «колючки», на полосах отчуждения, валялись обугленные трупики птиц, так что в адекватности предупреждения сомневаться не приходилось.

Однако в самой будке никого не было. Минут пять я наблюдал за ней из кустов. Только птицы порхали с ветки на ветку, да здоровая крыса шмыгнула через шоссе в мою сторону. Я решился и, поднырнув под шлагбаум, оказался на территории специальной зоны. И сразу же услышал чье-то насвистывание, раздававшееся справа, за щеткой кустарника.

Я сделал пару осторожных шагов. Еще один парень в камуфляжных штанах и пятнистой майке. Он стирал в тазу гимнастерку, насвистывая «Турецкий марш» Моцарта. Рядом, у дерева, стоял автомат Калашникова дулом вверх.

Стараясь ступать бесшумно, пригибаясь, я скользнул за ближайший поворот, а там пошел нормальным быстрым шагом, прислушиваясь и оглядываясь. Неизвестность впереди томила, но тянула к себе как магнитом. Меня окружала птичья стрекотня, шорох в ветвях, а позади вскрикивала неведомая птица голосом полным печали: кьиуй-кьиуй! И поверх всего – ровный мощный гул чего-то превосходящего, сокрушительного и недоброго.

Чем дальше, тем гул становился сильнее. Еще дважды пришлось прятаться – сперва промчались обратно парни на скутерах, минут через пять – «Хаммер». Потом я увидел поляну и посреди нее стоял очень маленький серо-зеленый вертолет с поникшими лопастями. Издалека он выглядел как игрушка. В дальнем конце поляны виднелся небольшой бакелитовый домик. Он стоял наполовину в лесу, укрытый тенью деревьев. Над крышей торчала антенна. Возле домика нос к носу отдыхали «Хаммер» и «УАЗ-469». Два бойца курили у «Хаммера», переговариваясь.

Я двинулся в обход, чтобы подойти к домику со стороны леса, и скоро подкрался к его задним окнам, распахнутым настежь, но затянутым противомоскитной сеткой.

Окон было два; я осторожно заглянул в левое. За компьютерным столом носом в монитор сидел один-единственный человек лет тридцати в военной рубашке с короткими рукавами, без погон. Справа от него виднелись два телефона. Похоже, какой-то КП. Придерживая за спиной рюкзак, я обогнул дом и скользнул в лес. Ну и куда теперь? Где у них эпицентр? Где они роют клад? И каким же он должен быть колоссальным, если его обставили с таким размахом? Или у Маркеля вообще такой стиль работы? Я-то представлял себе кирку, пару лопат и тачку с черепками, а тут… Или они не клад тут роют, а делают что-то другое? Что? И кто этот за мужик на КП? Уж больно похож на кадрового военного, какими их показывают в кино. Может, он военный и есть?

Держа в поле зрения наезженную колею, я шел вдоль нее лесом, все больше удаляясь от домика. Минут через десять за деревьями показалась… мельница. Громадная круглая мельница, сложенная из красного кирпича, обнесенная высоким забором, с белыми размашистыми крыльями, которые медленно вращались, тихонько скрипя. С трех сторон ее обступал лес, а с четвертой – неширокая речка, образовавшая тут довольно большую заводь. Километром ниже был виден дощатый причал и трос паромной переправы, провисший почти до воды. На другой стороне реки, у такого же причала, стоял паром, привязанный за деревянный кнехт. Паром был совсем маленький, для одной машины, но самый что ни есть настоящий. Метрах в десяти от причала начиналась грунтовка – она вела к лесополосе, за которой можно было разглядеть крохотный восклицательный знак не то водокачки, не то пожарной каланчи. Похоже, какой-то поселок. Ноги у меня дрожали от проделанного перехода и слипались глаза. Я забрался в самую чащу и там мгновенно уснул, сунув под голову рюкзачок.

Наступило то самое время, когда набрякшие сумерки вот-вот станут вечером, и уже надо хорошенько щуриться, чтобы разглядеть подробности дальнего далека. Но у меня имелся с собой театральный бинокль, заметно упрощавший эту задачу. Однако прежде всего надо перекусить. Я разжег в своей чаще крохотный костерок и слегка поджарил десяток сосисок, съедая их по мере поджаривания под «Ессентуки № 17». Батон совсем размок, и пришлось от него отказаться. И все бы ничего: речка медленно катит свои неглубокие воды вниз, кругом лежат поля необозримые, вон паром, вон березы, – обычный среднерусский пейзаж, – но, во-первых, как далеко простирается этот климатический купол? Как он монтируется? По какому принципу работает? И, во-вторых, что все-таки задумал Маркель? Понятно, что дело серьезное, но – какое? «Языка», что ли, взять? Я осторожно залез на подходящую березу и медленно повел биноклем по округе. И правильно сделал.

Среди крыльев мельницы что-то посверкивало. Раз сверкнуло… другой… Я перестроил резкость и разглядел за крыльями, почти под самой крышей, узкое длинное окно, где, склонившись над стереотрубой, стоял человек. Это был один из бойцов Маркеля: крепкий, мордатый, с короткой стрижкой, без пяти минут Рэмбо. Последние лучи солнца, еще достающие до верхушки мельницы, играли на линзах стереотрубы, выдавая парня стороннему наблюдателю, то есть мне. Я тут же убрал свой бинокль и спустился на землю. Увидел ли он меня? Так или иначе, но от греха подальше надо менять дислокацию – я закинул рюкзак за плечи и быстро пошел влево, стараясь не наступать на сучья.

Часа через полтора я снова залез на березу. Она была гораздо выше той, первой, и с нее не только мельница была как на ладони, но и речка, а если присмотреться, то вдали можно было различить и что-то вроде шоссе.