Андрей Зотов - Разлюбовь, или Злое золото неба

С минуту не умолкал пулемет, методично поливая каждый дециметр платформы, а потом случилось самое страшное. Из ноздри вертолета высунули шланг – я увидел его блестящий наконечник, – и на шоссе упала покатая струя, рассыпавшаяся в воздухе. Запахло бензином. Взвизгнули тормоза «Хаммера», вставшего поодаль. Его мотор продолжал работать. Открылись обе передние дверцы, и из салона выскочили двое с автоматами. А струя все падала и падала на платформу, на шоссе, опять на платформу – и все это в двух шагах от ментов. «Хаммер» попятился назад; автоматчики тоже слегка отступили и рассредоточились: один взял на себя левую обочину, второй – правую.

Наконец шланг исчез в недрах вертолета, а из него сбросили маленький черный предмет. И тут же до небес ахнуло пламя. А вертолет, отшатнувшись от огня, спокойно стал набирать высоту, приглушенно рокоча мотором в ночном весеннем воздухе ближнего Подмосковья.

Пылало шоссе.

За кюветом была лесополоса. Я и не помнил, как оказался в ней. Мчался сквозь кусты в сторону Москвы, налетая на что-то, падая и тут же вновь оказываясь на ногах. Судя по нарастающему звуку, вертолет пустился в контрольный облет. Зарево было до неба, и даже сюда доходил жар от огня. Справа, за лесополосой, чернел лес, но до него было метров сорок пустого пространства, не успеешь добежать, подстрелят. Я щучкой нырнул в кусты и там распластался, пузом вжимаясь в землю, кожей спины чувствуя, как шарят по округе глаза пилота и стрелка, усиленные прожектором.

Когда он вновь сместился к огню, я по-пластунски переполз на другую сторону лесополосы. Там передохнул, огляделся и пополз дальше, к лесу, с максимальной пользой используя все мало-мальские складки местности. Вертолет барражировал то над шоссе, то смещался правее, вовсю работая прожектором, но меня они, похоже, уже не искали. Я для них остался там, в пекле пожара. И тут рванул бензобак автопоезда. Под этот шумок последние метров двадцать до леса я проделал на такой скорости, какая не снилась никаким чемпионам.

Ну все, кажется, смылся.

Около часа я шел лесом все дальше от злополучного шоссе, время от времени останавливаясь и прислушиваясь. Сначала вертолет был еще слышен, но потом, когда я замер в очередной раз, уже не смог различить в общем шуме леса его характерного стрекотания. Умылся росой, вытер о траву куртку. Ну, я и фраер! Полез в логово с пустыми руками, в одиночку, и на что надеялся? Надо было завернуть на Тушинский рынок и прикупить у хачиков хотя бы пару лимонок. Тоже мне, терминатор!

Когда я вышел из леса на очередной проселок, уже совсем рассвело. По дороге ехал мужик на велосипеде с удочками, пришпиленными к раме. На нем была телогрейка, кепка и домашние тапочки.

– Доброе утро! – вежливо сказал я. – Не подскажете, как в Москву попасть?

– Здорово! – Он остановился, полез в карман и долго там шарил. Карту, что ли, искал? Наконец достал пачку «Примы». – Вот смотри. – И стал показывать направление обеими руками. В одной были сигареты, в другой гремел спичечный коробок. – Во-он там вон свернешь на тропинку и выйдешь на железну дорогу. Пойдешь по железнодороге направо и там упрешься.

– В платформу, что ли, упрусь?

Он посмотрел на меня как на ненормального.

– Ну да.

Через полтора часа я стоял на платформе «168 км». Минут через двадцать мимо прошла одна электричка; с получасовым интервалом – вторая. Третья, слава Богу, остановилась. Я вошел в последний вагон и проспал до самой Москвы, сквозь сон думая, что теперь и податься-то некуда: никому я не нужен в этой Москве, как, впрочем, и во всех других населенных пунктах, жить как все не умею, не получается, да и не хочу я так жить, ты, Анечка, скоро улетишь к своему Ксавье, прощай, прощай, и что же мне делать дальше?

Ну и ничего, что улетишь, главное – чтобы ты была, просто была, а далеко, близко ли – это уже не важно.

Своего соавтора Генку Лунберга я вызвонил только после обеда, до этого он был временно недоступен.

– Ну и куда ты пропал? – спросил он сквозь зевок. – Почему не звонишь?

– Сам взял бы и позвонил, – сказал я. – Ты в Переделкино?

Он взялся что-то наливать из бутылки – я слышал мерное бульканье. Скорее всего, пиво.

– Я в Малеевке, в Доме творчества настоящих писателей. И, естественно, сценаристов. Пью пиво «Балтика № 9», похожее на портвейн.

– А мне, Гена, ночевать негде, – вздохнул я. – Думал, у тебя перекантоваться.

– Ну и кантуйся, жалко, что ли. Дачу Михайлова помнишь?

– Конечно, помню.

– Хозяева уехали на Смеральду, поставили дом на сигнализацию, поэтому ты в него не ходи. А иди в халабуду, где мы с тобой бухали. Ключ от нее лежит над правым окном.

– Спасибо, Гена, – сказал я.

– Там, правда, жрать нечего и выпить тоже, но я завтра-послезавтра уже приеду. Котам ничего не давай – пускай мышей ловят. Для них заслонка поднята под дверью, ты ее не опускай.

– Ладно, Гена, не буду.

– Денег у тебя, наверное, нет? – задумчиво спросил он.

– Почему ты так думаешь?

– А у тебя их никогда нет. Даже когда они у тебя есть, их почти что и нет. Тебе надо определенно перечитать «Капитал» Карла Маркса, Андрюха, чтобы научиться их правильно тратить. – Голос у Генки становился все более глубокомысленным. – А то у тебя к ним какое-то неправильное отношение.

– Да ты, Гена, просто финансовый философ какой-то.

– Философ не философ, но не исключено, что у нас купят еще один сценарий. Помнишь, «Раз любовь, два любовь»? Кое-что, правда, надо будет поправить.

– Но это же здорово, Гена! – Я обрадовался. – Что надо поправим, что не надо вообще уберем.

Генка спросил:

– Пару дней-то продержишься? Или выслать толику твоего будущего гонорара?

У меня потеплело на сердце.

– Продержусь, Генка, не напрягайся. Вези гонорар с собой.

– Да я и не напрягаюсь, – засмеялся он. – Будь здоров, Иван Петров!

В переходе у Савеловского вокзала я прикупил на распродаже кое-что из одежды и сходил в Селезневские бани, где всласть напарился чужим березовым веником. А часа через два был уже в Переделкино.

Все-таки как мало надо человеку для более-менее сносного существования: минимум еды, крышу над головой и мало-мальскую надежду на завтрашний день. В Подмосковье смеркалось, накрапывал дождик, а я сидел в Генкином гараже и пил чай с сухарями, листая старые номера журнала «Техника – молодежи», когда зазвонил мобильный. Это был абонент «АМ», то есть Амбаломент.

– Алло, – сказал я. Наверное, не надо было отвечать – пусть бы думали, что меня больше нет, но я уже ответил. Хотя они наверняка уже выяснили, что поджарку из меня сделать не удалось.

– Привет, гаденыш, – любезно сказал… однако не «АМ», а Щипач. Это был его голос. – Ты живой?