Татьяна Устинова - Жизнь, по слухам, одна!

Вадим Григорьевич, успешный менеджер, получивший, пока не было достойной работы, степень магистра делового администрирования – что это за администрирование такое?! И разве бывает какое-то другое администрирование, не деловое?! Нет, не приспособлен русский язык для бизнеса! – считал, что управлять можно чем угодно, ибо есть общие правила, стандарты и законы. Это его так научили, что все правила, стандарты и законы должны неукоснительно соблюдаться и быть альфой и омегой для любого порядочного магистра! Но на деле же альфой и омегой были удовольствие или неудовольствие Августа Романовича, любителя рыбной ловли, которым его нынче пугал белоярский бандит Звоницкий, а также удовольствие или неудовольствие еще десятка людей рангом пониже и в пиджаках подешевле.

Конечно, Вадим Григорьевич обо всем этом догадывался. Он вообще был догадлив, кроме того, умел находить общий язык с людьми и был совершенно уверен, что в случае необходимости кого хочешь обведет вокруг пальца. В конце концов, магистр он или не магистр! И деловое администрирование освоил!.. И Сэлинджера читал! В оригинале читал!..

Но дело все не шло. Он не понимал, так сказать, «товарно-денежных отношений». Он не понимал логики происходящего. Он никак не мог найти объяснения, почему этот груз лежит, а тот отправляется незамедлительно. Он все не мог нащупать ни одного звена, потянув за которое можно было бы вытащить всю цепочку.

В детстве его возили к бабушке в Новгородскую область, нужно было переправляться на пароме на ту сторону Волхова, и маленький Вадим все никак не мог понять, как двигается паром. Ну вот почему он идет?! Ну вот как это так получается?! Замшелый кашляющий дед в треухе, валенках и телогрейке, из которой во все стороны лезла желтая вата, крутил барабан. На барабан наматывалась мокрая веревка, кое-где поросшая зелеными водорослями, и паром шел себе не спеша. Когда выдвигались на стремнину, дед налегал на барабан сильнее, заходился в кашле, и тогда кто-нибудь из мужиков, бросив беломорину, перехватывал рукоятку барабана и, крякнув, начинал крутить сильнее, а паром все шел и шел, может, чуть быстрее. Выходит, он шел из-за деда в треухе? Да нет, не так, потому что потом вступал мужик, а паром все равно шел! Или из-за барабана?! Или из-за веревки?..

Вот и нынче Вадим не понимал, из-за чего, так сказать, движется паром? Есть ли законы его движения? Кто крутит рукоятку барабана и что будет, если, к примеру, лопнет канат?!

То, что крутит явно не он, Вадим, стало очевидным почти сразу. Тогда кто?..

И что отвечать всяким… таким из Белоярска, которые не получали степени магистра и Сэлинджера не читывали, ни в оригинале, ни в переводе?!

Впрочем, на этот случай имелся у Вадима Григорьевича телефончик, по которому следовало звонить и спрашивать, что делать. Вадим Григорьевич звонил и спрашивал, но это шло абсолютно вразрез с законами, стандартами и правилами, освоенными им в бизнес-школе!..

А новых правил он не знал, и никто особенно не стремился его на этот счет просвещать.

И – самое главное! – они, эти правила, его не слишком интересовали.

Нет, не так.

В данный момент они его совсем не интересовали, эти правила!.. И бандит, явившийся из Белоярска за какими-то своими машинами, отвлек его от дел гораздо более важных, от которых действительно зависела жизнь, и что там какие-то разобранные стены какого-то полиграфкомбината, находящегося вовсе на другом конце огромной и бестолковой державы!..

Он еще покурил, потом разгрыз таблетку, принесенную Олей – кажется, попал, да? У Оли лицо скорбное и глаза зареванные, но ему нет никакого дела ни до ее скорби, ни до зареванных глаз.

Он запил водой горечь во рту и поморщился – газировка шибанула в нос, кажется, там вспенилась, и горько стало везде, и в носу тоже, – и решился позвонить.

– Мне нужен совет, – сказал, услышав неторопливый и мнимо-значительный голос в трубке.

От этого голоса Вадиму стало жарко. Он знал, что звонить можно лишь в крайних случаях, но за несколько месяцев пребывания на этой проклятой работе так и не научился отличать, какой случай крайний, а какой не крайний. Наверное, сегодняшний как раз «крайний», потому что был упомянут Август Романович, и потому что белоярский молодчик был так в себе уверен, и еще потому, что он откуда-то знает номер его личного мобильного!..

– Что опять не так? – спросили в трубке. – Научись ты сам решения принимать! Сколько я буду тебя, как маленького, на горшок водить?!

«Горшок» и «маленького» пришлось проглотить.

– Приехал человек из Белоярска. Говорит, что мы его груз задерживаем, а причина неясна. Говорит, что ему нужно этот груз срочно получить, потому что в Белоярске зима, а там на комбинате…

– Ты что?! – весело перебили в трубке. – Заболел? Или мозги в туалете оставил? Какой еще комбинат?! Какой человек?!

– Человека зовут Глеб Звоницкий, – с ненавистью и очень ровным тоном сказал Вадим. – Заместитель белоярского губернатора.

– Тю! – поразился его собеседник. – Ястребова, что ли?! Жив, курилка?! Под новые веяния с должности не сняли?!

– Кого… не сняли?

– Да никого! Не твоего ума дело! Я этого Ястребова… – Тут человек на том конце провода длинно и витиевато выматерился. Так длинно и так витиевато, что Вадиму стало неловко, хотя никто, кроме него, слышать фиоритуру не мог. – Так чего тебя-то с Ястребовым связывает, Вадимчик?

– Его оборудование мы держим на складе. Оно пришло… пришло… в общем, я точно не помню, но могу по компьютеру посмотреть.

– Да не надо мне ничего смотреть! А кто приказал задержать?

Вадим вытер пот со лба. Пот был холодный, а лоб горячий. Разве так бывает?

– Да никто не приказывал, просто я… Ну, у нас же какая договоренность?.. Пока нет особых указаний, все остается на складе, а потом, когда указания…

– А указания какие были?

– Так не было никаких указаний! – ненавидя себя, закричал Вадим Григорьевич. – В том-то и дело, что никаких указаний не было! Лежит груз и лежит. Ну, они раз зашли, другой зашли, то с одной стороны, то с другой, а у меня-то никаких указаний!..

– А ты что, мокрохвостый, не мог сразу доложить?!

– Да я вам говорил, а вы… наверное…

– Наверное! У меня других дел нету, только твоей таможней гребаной заниматься?! Ты там для чего посажен?! Ты там для того посажен, чтобы наши интересы блюсти, а ты чего делаешь, паразит?!

Никто и никогда не называл Вадима паразитом.

– Как фамилия этого, который к тебе приходил?

– Звоницкий.

В телефоне повисла пауза, и Вадим представил, как тот человек записывает неуклюжей, не приспособленной к письму рукой. Как старательно он это делает, как придерживает листок, все норовящий уехать, другой рукой, и как одно-единственное слово превращается для него в каторжный труд!