Лариса Шкатула - Приключения на вторые девяносто

– Вы отчего-то на меня злитесь, – рискнула все же сказать она. – Я же вам ничего плохого не сделала.

– Сделала! – рявкнул он ей в ухо. – Ты привела сюда чужого человека!

Чужого! Как будто до сего времени они с Эльвирой были добрыми соседями и жили здесь же, в лесу.

– Но ведь пропали два человека, – ноющим голосом проговорила Эльвира, считая, что именно такой тон может разжалобить мужчину.

Наверное, не всякого, потому что этот еще сильнее потянул ее за волосы, заставляя на мгновение присесть от боли.

– Молчи, когда тебя не спрашивают.

И сказал уже помягче.

– Пропали, и пропали, тебе-то что за дело?

– Но один из них – мой муж! – выкрикнула Эльвира. – И его отец считает, что в его смерти я виновата.

– Женщина всегда виновата! – заключил он.

– Для того, чтобы быть всегда виноватой, надо быть сильной, – пробормотала Эльвира и тут же получила солидный тычок в спину.

– Поговори!

Так он дотолкал ее до избушки, выставляя перед собой точно щит. А по ступенькам поднимался первым, таща ее за собой.

Захлопнул дверь и с грохотом закрыл ее на засов.

– Как думаешь, твой друг будет ломать дверь? – ехидно спросил мужчина.

Странно, она ожидала, что от него будет дурно пахнуть. По крайней мере, так она представляла себе бандитов и террористов: заросшими и дурно пахнущими. Но от него ничем не пахло. Разве что, здоровым запахом мужского тела.

– Это не мой друг, – сказала Эльвира, которая после более чем странного поступка Звонарева ничего плохого не видела в том, чтобы тоже от него отречься. И пояснила для него. – Офицер «фээсбэ».

– Трус он, паршивый пес! – зло сказал мужчина. – Бросил женщину. Обрек на смерть.

Наверное, он и сам понял, что слово – обрек – не совсем из его лексикона, потому разозлился на себя, и на нее, больше не говоря ни слова. Что он, в самом-то деле, нарочно изображает свирепого ваххабита. Или кого там еще?

Толкнул Эльвиру на нары, где-то нашел веревку, привязал ее к опорному столбику и уселся напротив, на лавке, неприкрыто ее разглядывая.

Потом он вздрогнул и прислушался. Теперь и Эльвира слышала: звук работающего мотора отъезжающей машины. Слушала, и не могла поверить своим ушам: Звонарев уезжал! Другой машины здесь просто быть не могло. У нее даже слезы от злости выступили. Она поехала с ним, в лес, с риском для жизни, а он…

Парень, смотревший до того в окно избушки, вернулся и сел рядом с нею. Сказал:

– Не плачь.

– Я не плачу, – она со злостью вытерла щеки свободной, непривязанной рукой.

– А ты красивая, – сказал он, будто бы с осуждением. – Пить хочешь?

– Хочу, – призналась Эльвира, у которой от волнения в горле пересохло.

Он пошел в другой угол избушки, громыхнул дужкой ведра и принес ей воды в солдатской, уже знакомой ей, кружке. Вода оказалась еще холодной, значит, он совсем недавно ходил за нею к роднику.

– Как тебя зовут? – спросил он, опять присаживаясь напротив и следя, как она пьет жадными глотками, придерживая кружкудругой, привязанной рукой.

– Эльвира.

– И ты меня не боишься?

– Не-ет.

Что на самом деле на нее нашло? Не то, чтобы полное безразличие к своей судьбе, а словно анестезия чувств. Она была так спокойна, что могла даже как бы наблюдать за происходящим с нею со стороны.

– У нас тоже такое имя есть. Только говорят его немного по-другому – Альфира.

Правда, у кого, у нас, он не уточнил.

– А меня зовут – Нури…

– Легко запоминается.

Он отобрал у девушки кружку и навис над нею.

– Зачем ты сюда приехала? Я никогда раньше не убивал русских женщин, а тебя – придется убить.

Он внимательно посмотрел на Эльвиру, но она лишь пожала плечами. Мол, раз придется, убивай.

Нури не подал виду, что ошарашен, но на самом деле он не мог поверить, что она молчит, не бьется в истерике, не валяется у него в ногах. То ли другие женщины именно так и делали, или он вынес свои впечатления из рассказов других.

– Неужели тебе жизнь не дорога?

– Что кому на роду написано, то исполнится, – проговорила Эльвира, но лишь какой-то частью сознания участвуя в этом разговоре.

Что вообще происходило? Может, она устала от негативных впечатлений? Или поняла, что ее жизнь до сей поры представляла ценность разве что как дочери своих родителей, а она в жизни только то и сделала, что не смогла отговорить своего мужа от смертельной для него поездки. Прав ее свекор Виктор Алексеевич: Эльвира всем приносит только беду, тогда чего и за жизнь цепляться? Умрет, через месяц никто о ней и не вспомнит.

Звонарев вон тоже считал, что Эльвира его интересовать не может. Потому что она – дочь известного в городе человека, а он – всего лишь старший лейтенант, и ему надо девушку попроще! Интересно, Алена бы ему понравилась? Не в той своей дурацкой шляпе и босоножках на платформе, а модной молодой женщиной, медленно идущей по аллее, навстречу своей гибели. Наверное, это картину Эльвира будет помнить всегда… сколько будет жить. Алена, уходящая вдаль, в модном, только что купленном костюме, уходящая навсегда…

Потому с таким легким сердцем Георгий Николаевич бросил ее здесь, а сам, наверное, отправился за подмогой. Чтобыпомогли «зачистить» того, кто каким-то образом этой зачистки избежал.

Наверное, потому Эльвира думает об этом его поступке, не как о своей проблеме в целом, а как состоящей из небольших эпизодов: Алена, Эльвира, которую он сразу же отодвинул от себя… Разве можно заставить себя не влюбляться? Или она вообще не в его вкусе, если Звонарев нисколько не дорожит ею?

– Нури, сколько вам лет? – спросила она, чтобы хоть чуточку отвлечься, чтобы не саднила душа от мрачных мыслей..

– Зачем тебе? – грубо поинтересовался он и нехотя ответил. – Двадцать два.

– А мне двадцать один. Двадцать два на следующий год исполнится, в феврале. Я – Водолей.

– А я не знаю, кто я. Гороскоп-мараскоп, то да се! Язычество. Дикость!

Ой, кто бы говорил! Дикость. А бродить по лесам с оружием и женщин пугать, не дикость?

– Как-то совсем не так я себе боевиков представляла.

– А я и не боевик! – сердито сказал он и поник. – Только как теперь докажешь? Брат сказал: пойдем с нами, а то наш род в трусости обвинят. Дядя Ахмет сбежал, и Исхан грозится выжечь всех наших родственников каленым железом. Нас вместо него взяли.

– А почему ваш дядя сбежал?

– Воевать не хотел. Он гончар, горшки из глины делал. А я как раз домой на каникулы приехал. Третий курс института закончил.

– Только третий? А я уже четвертый.

– Так в твоем краю, наверное, войны не было? Вот я и припозднился… Когда спецназ налетел, брат сказал мне – беги! Я и побежал. Я ведь только и успел в лагере, что стрелять научиться.

– Зачем тогда меня в плен брал?

– Не в плен, а в заложники.