Лариса Шкатула - Королевская посланница

– В своё время я учился в тамошнем университете, – коротко ответил он.

– Почему-то я решила, что вы учились в Париже… Вы думаете, там ещё остались кое-кто из ваших друзей и они вам помогут?

– Это не просто мои друзья, это выдающиеся люди! – воскликнул Бернар и смолк, точно устыдившись своего энтузиазма. – Из-за них я даже в какой-то момент пожалел, что не родился немцем.

– Вот как, вы знаете немецкий язык? – несколько смешалась Соня.

Что же это получается: она чуть ли не с первого взгляда отнесла Бернара к людям ничтожным и малообразованным. А теперь с каждым разом открывает в нём всё больше достоинств.

– Надеюсь, в совершенстве, – скромно ответил он, чем поверг княжну в ещё большее смущение.

Бернар разложил на траве их нехитрый обед: кусок жареного каплуна, фляжку разбавленного водой красного вина. Соня понемногу привыкла его пить. Прежде ей было странно, как можно утолять жажду вином, а не водой?

Погода стояла великолепная – лето уходило, но днём солнце припекало ещё довольно жарко, и уставшая княжна не заметила, как задремала.

И приснился ей сон, какой-то странный, непонятно из каких глубин памяти выплывший, ибо ничего подобного с Соней никогда не происходило и о таком она никогда не читала.

Княжна танцевала какой-то старинный танец. Пары в нем двигались медленно, церемонно. Кавалеры в белых париках и узких обтягивающих панталонах медленно кружили своих дам, едва касаясь их кончиками пальцев. Соня случайно взглянула на потолок, но его не оказалось. В странной зале были стены, как и положено, а крыши не было. Неожиданно музыканты сбились, хрипло скрипнули смычки и бессильно смолкли, танцоры в непонятном страхе заметались, глядя на ночное звездное небо вместо потолка. Вдруг оттуда прянула вниз огромная черная птица и схватила стоявшую рядом с Соней молоденькую девушку. Княжна отчетливо увидела её помертвевшее лицо, разинутый в беззвучном крике рот и рваную кровавую рану на шее жертвы.

Потом Соня очутилась в небольшой комнатке, похожей на темницу, с крошечным окошком высоко под потолком, из которого в комнату сочился серый, будто осязаемый свет.

Дверь в этом, похоже, узилище была плотно закрыта, и никакой ручки или засова на ней не было видно. Соня стояла у стены и спиной ощущала её шершавость.

Неожиданно пол посреди камеры вздыбился, Соня увидела люк, от которого вниз вели каменные сырые ступени. Из открывшегося проема показалась чья-то женская рука, украшенная дорогим перстнем с топазом, и пальцем поманила Соню. Та в испуге отшатнулась и сильно ударилась затылком о… ствол дерева, подле которого она сидела!

– Бедная девочка! – неожиданно мягко сказал Бернар, который, оказывается, сидел напротив и наблюдал за нею во время её короткого сна. – Вы и впрямь донельзя устали.

– Что это вы взялись меня жалеть? – ворчливо поинтересовалась Соня. – Мне это даже подозрительно. Хотите сказать, что нам пора в дорогу и нечего здесь рассиживаться?

– Увы, я должен признаться, что это так, – со вздохом проговорил Бернар. – Вы заметили, что в последнем трактире я ненадолго покидал вас?

– Заметила, – кивнула девушка, – но подумала, мало ли у вас какая нужда.

– На самом же деле за парочку серебряных монет я узнал, что по вашему следу идёт не одна группа людей, а целых две.

– Этого не может быть! – прошептала Соня, чувствуя, как кровь отливает у неё от лица.

– Не хотите – не верьте, – вроде равнодушно пожал плечами француз, но было видно, что недоверие княжны его задело. – Чего бы это я стал вас пугать, когда обстоятельства и так складываются не в вашу пользу. Впрочем…

Он задумался и так и застыл, не донеся руку с остатками еды до мешка.

– Одно меня радует, – наконец сообщил он. – Пока что ни один не догадался, что карета едет сама по себе, а мы – сами по себе. И те, и другие ищут женщину-аристократку, путешествующую в карете, и никто не ищет двоих молодых мужчин, которые куда-то торопятся верхом.

После этих речей Соня постаралась забыть про усталость. Она вдруг подумала, что чем быстрее они доберутся до заветного Страсбурга, тем безопаснее окажется их путь до Вены.

Опершись ногой на руку Бернара, она непривычно легко вскочила в седло. Шери тут же отозвалась на её движение подрагиванием боков. Кажется, и лошадь почувствовала, что на ее спине теперь совсем другая всадница, которая больше не будет надо и не надо натягивать поводья, рвать ей мундштуком губы…

Княжна выпрямилась в седле, подождала, пока Бернар приторочил к седлу мешок со съестными припасами и тоже вскочил на своего коня. Увы, так взлетать в седло, почти не касаясь стремени, Соня вряд ли научится.

Глава двадцать четвёртая

На следующий день они проскакали немало лье, прежде чем Бернар разрешил спешиться.

– Я понимаю, что мы торопимся, – недоумевала Соня, – но зачем так уж жилы тянуть?

– Жилы тянуть, – повторил за нею Бернар. – У вас очень богатый язык. Так вот, я не стал заранее вас расстраивать – мы торопились, потому что пришлось сделать изрядный крюк и на время уйти с наезженного тракта. Я неплохо знаю эти места, потому могу сказать: с задачей мы с вами справились неплохо. Откровенно говоря, я боялся слишком увеличивать расстояние между нами и нашей каретой. Этот наш наёмный кучер… Думаю, с ним надо держать ухо востро.

– Вы думаете, он шпион? – предположила Соня.

Бернар рассмеялся:

– Что вы, для этого у него маловато мозгов. Но вот украсть нашу карету и продать её он вполне сможет, если в нужный момент нас не окажется рядом.

– Тогда поскакали дальше, – заторопилась Соня, – что это вы тут разлеглись? Если ради меня, то я вполне приспособилась к верховой езде и даже стала находить в ней некоторое удовольствие.

– Должен разочаровать вас, дорогая мадемуазель, именно сейчас я наконец решил подумать о себе и немного отдохнуть. Посмотрите, какой прекрасный солнечный день. С завтрашнего дня начнутся дожди, так уже не поблаженствуешь.

Они остановились на поляне небольшого, довольно редкого леса, и теперь, после обеда, Бернар развалился на ложе, которое соорудил из попоны.

– Я предложил бы вам, ваше сиятельство, прилечь рядом, – нахально заявил он, – но думаю, что вы не станете ронять свою честь, устраиваясь на попоне с бедным крестьянином.

А между тем Соня почувствовала прямо-таки жгучее желание вытянуться во весь рост, расправить занемевшие от долгой скачки члены и полежать вот так, бездумно глядя в ясное голубое небо. Но Бернар прав, для этого ей пришлось бы пересилить себя, и совсем не по той причине, о которой говорил с насмешкой её товарищ.

В настоящее время Соня занималась самоедством. И выносила себе приговор более чем суровый: мало того, что она неоправданно высокомерна, самолюбива, не разбирается в людях, не знает самых простых вещей о жизни, и о мужчинах в частности, не… Этих «не» собралось бы великое множество, если бы её не перебил голос мсье Роллана: