Лариса Шкатула - Обретённое наследство

Словом, в конце концов она совсем завралась, так что ее спас приход Жана, благодаря чему Соне удалось перевести разговор на другое. А именно: она стала интересоваться у Пабло, где ей найти хорошего управляющего, на которого можно было бы оставить дом. Надолго. И который мог бы следить за его состоянием и тратить деньги, что Соня оставит именно на его содержание.

– Пожалуй, лучше моего управляющего Бенито вам никого не найти, – сказал Пабло.

Соне тоже нравился расторопный смышленый слуга, можно сказать, правая рука Риччи.

– А как же вы будете обходиться без него? – все же сказала она.

– А я его и не отпущу насовсем, – сердясь, наверное, на самого себя, проговорил художник. – Пусть на два дома работает. Но главное, он сможет жить здесь с Долорес и наконец, как положено, жениться на ней, чтобы родной сын не рос как подкидыш!.. Наверное, я жестоко с нею обошелся, отправил с глаз долой, но и она вела себя как… – Он неразборчиво выругался и, взглянув на Соню, спохватился: – Не как порядочная девушка. Вся в свою матушку. Та служила в доме какого‑то идальго и от него забеременела.

– Значит, в Долорес течет благородная кровь?

– Лучше бы она в ней не текла! Ничего в этом хорошего нет.

– Интересно, почему? – приготовилась обидеться Соня.

Пабло взглянул на нее и улыбнулся:

– Я ни в коем случае не хотел обидеть аристократов вообще. Как бы это получше объяснить… Один мой друг разводит гончих собак. Ну и случается, псари его недоглядят и родится какой‑нибудь метис. Друг – Сандро – говорит: ублюдок. Ни то ни се. Ибо благородная порода без примеси обладает всем, чем и положено обладать: гордостью, достоинством, утонченной красотой, а когда у тебя нос от аристократа, а лоб от крестьянина… Часто такие люди вырастают злыми и подлыми…

– Таких и среди аристократов хватает, – покачала головой Соня. – Не понимаю, отчего вы так на полукровок нападаете?

– Потому, что эти люди чаще всего не ждут от жизни милости, а требуют. И поминают при этом не того родителя, что попроще, а именно аристократа. Словно родившая их мать не имеет права, чтобы поминать ее добрым словом. Нет, ее даже стыдятся, а подавай им привилегии. Благородного отца. И рвут глотку за какие‑то там права не только себе, но и другим.

– И вы считаете, что Долорес такая же?

– А может, и хуже, – качнул головой Риччи. – Ведь у меня среди слуг есть молодцы куда красивее и статнее Бенито. Но ей подавай того, кто над всеми старшиной. Хоть маленькая, да власть. Сколько раз я говорил глупому мальчишке: «Брось ее, забудь, не стоит она и пыли у тебя под ногами». Да разве от любви отговоришь?

Софья вспомнила Вивьен – она вспоминала о ней именно с этим именем, каким та представилась, когда появилась в замке де Баррасов. Где она теперь? Поймали ее полицей–ские? Преступная девица в своих желаниях стать хозяйкой замка не остановилась перед злодеянием. По ее вине умер молодой красивый мужчина. А могла умереть княжна Астахова…

– Следует понять вас так, что я должна опасаться вашу Лоло?

– Думаю все же, она не посмеет что‑то сделать вам во вред, ибо тогда я ее отошлю уже не к родителям в деревню, а совсем в другое место.

– Не будем ее трогать, – решила Соня. – Теперь Долорес сама мать, кормит двух малышей. Может, она уже по‑другому относится к жизни?

Хотя сама вспомнила, к месту или нет: «Как волка ни корми, он все в лес смотрит».

Между тем за всеми хлопотами едва не пропустили важной даты – Николо исполнился месяц. Днем рождения его Соня решила считать тот день, в какой малыша нашли на крыльце в корзинке. Так они и записали в церковной книге. В конце концов, Жан не Бог, чтобы точно установить этот самый день. Он все равно может ошибиться. А вот с тем, когда малыш у них появился, не ошибется никто.

К этому сроку приурочили и конец ремонта. Если говорить откровенно, Соня всеми силами торопила строителей, так что заменили только самые старые и подозрительные балки. Остальное все же сложили в амбаре, который так и не превратили в конюшню.

За этот месяц Жан по просьбе Сони заказал у виноделов две огромные бочки. Их установили в погребе так, чтобы полностью закрыть стену, за которой хранился теперь клад для будущих поколений. В противном случае становилось видно, в каком именно месте стену рушили и опять за–кладывали. Если придется здесь задержаться, можно заполнить бочки вином, и пусть себе стоят до лучших времен.

С работниками расплатились щедро. Соня посоветовала им продать телеги вместе с лошадьми и возвращаться обратно морем – когда еще случится попасть на корабль.

Присутствовавший при этом Риччи сказал даже, что если они согласятся по ходу судна кое‑что на нем починить, возможно, с них возьмут совсем немного. А может, их работы окажется достаточно, чтобы за сам проезд не платить…

Словом, воодушевленные работники горячо попрощались с хозяйкой и хозяином – никто, конечно, не стал им пояснять, в каких отношениях между собой Соня и Жан, – и отбыли в порт искать подходящее судно.

А в особняке Софьи началось веселье, потому что с некоторых пор ей понравилось ощущать себя хозяйкой и давать такие вот, пусть совсем крошечные пока, приемы.

Пабло явился к ним с молодой девушкой – дочерью кораблестроителя, который на своей маленькой верфи строил небольшие, но устойчивые суда. Ходили они недалеко, но в пределах Испании могли перевезти груз из порта в порт.

Верфь набирала силу, и, как понимала Соня, предполагаемое приданое Розиты – невесты Пабло – росло с каждым днем.

– Я попросил Рози подождать с днем свадьбы, – сообщил друзьям Пабло. – Она девушка умная, все поняла… Но теперь, когда вы закончили ремонт…

– Погодите, – остановила страстную речь художника Соня, – вы хотите сказать, что из‑за нас…

– Хороший сосед порой ближе, чем кровный родственник. Того можешь месяцами не видеть, а этого – хоть каждый день. Вы ведь будете на нашей свадьбе?

Соня с Жаном переглянулись: ничего подобного у них в планах не было. Так получилось, что Пабло никто о том не сказал, и он решил, будто отъезд соседей случится не скоро.

В общем, говорить об этом сейчас – значило портить настроение другу‑художнику, потому Соня стала усиленно общаться с Розитой, чтобы не отвечать Пабло на его вопрос.

– У вас и в самом деле ангельский характер, – сказала Соня невесте художника. – Порывистый, непоседа – такого мужа трудно удержать подле себя.

– Мужчина должен верить, что свободен, – улыбнулась кончиками губ Розита.

Причем мужчины за столом дружно кивнули, не уловив в ее фразе двойной смысл.

А девчушка не так проста, как кажется, подумала Соня. Ей на вид лет шестнадцать, а она уже по‑женски мудра, чего самой Соне порой так не хватает.