Анна Толкачева - Каноны механики

Тяжелые старомодные шторы, хорошо хоть от солнца прекрасно спасают – можно спать днем. Я широко зевнул. На стенах чередовались мрачно-бордовые вставки обоев с позолотой рисунка – что-то вроде цветочных корзин – и вставки цвета топленого молока. Напоминало обиталище дамы бальзаковского возраста. Такие обои лучше клеить в комнате большого размера, чтобы они смотрелись, по крайней мере, сносно. Я зевнул еще раз и уставился на люстру в потолке. Вот и кто ж додумался сделать люстру зеркальной? Нет, тупо подвесить к потолку зеркало и прилепить к нему разнокалиберных шариков из хрусталя? Боже мой! У кого они заказывали такой дизайн?! Черт его побери, зеркало! Над кроватью.

Я еще намеревался поразмышлять над вопросом, стоит ли считать себя захваченным в плен, и когда у меня начнет развиваться стокгольмский синдром. Но тут мир озарила вспышка, и я уж было подумал, что кто-то включил эту блядскую люстру, но нет. Обстановка вовсе не напоминала больше комнату для стареющих мадам. Пока я пытался приспособиться к резкому свету, со стороны двери послышался тихий разговор. Опять это бессвязное бормотание. Дверь резко распахнулась, впустив сквозняк, тут же хлопнувший невидимой фрамугой, а я вжался в кровать, наивно надеясь, что никто меня не заметит. Вот только это уже была не кровать, а ровная жесткая и холодная поверхность.

В комнату вошли двое. Сначала я видел только неясные силуэты на фоне обстановки в духе минимализма. Люминесцентные лампы на потолке. Все в стальном цвете. Из-за бликов с гладких поверхностей я сразу и не смог разглядеть лица вошедших, а когда разглядел, Матерь Божья! Великан в белом халате прислонился к длинному столу напротив моей наблюдательной позиции, а рядом с ним вполоборота стояла моя сестра. Я чуть не поперхнулся. И что меня взволновало еще больше – я узнал этого человека. Что она тут делает? Глупая! Надо скорее спасаться!

Я очень надеялся, что меня не заметят, и они, кажется, не замечали. Санитар казался немного растерянным или удивленным, хотя вполне довольным жизнью. Как всегда. На его гладко выбритых мясистых щеках собрались складки от плотоядной улыбки, а толстые губы он то и дело облизывал во время разговора, который я никак не мог разобрать, хотя лежал не так уж далеко. Лизавета же, наоборот, кривила губы в едкой усмешке, а ее глаза превратились в угли, пылающие жаждой мести. Я ее прекрасно понимал, только не ожидал, что она сделает то, что произошло потом. Она выхватила из-за его спины нож, по очертаниям похожий на нож для масла, но гораздо больше, и острее, как оказалось. Сжав губы в ниточку, она осой ужалила здоровяка в шею пониже уха. Он беззвучно закричал, сгорбился, зажимая брызжущую кровь пальцами, они принялись скользить по коже, он никак не мог схватиться так, чтобы прижать рану плотно. Я смотрел во все глаза, даже не пытаясь что-либо предпринять. В глубине души я радовался и поддерживал сестру, и чувствовал себя мерзко от этого. Лиза же, не теряя времени, зажала в сгибе локтя его голову и продолжила вскрывать ему трахею. Тут я не выдержал. Ее лицо полыхало безумием, санитар осел на колени, а я поднял руку, надеясь теперь привлечь ее внимание, но вместо моей привычной руки в воздух перед глазами поднялась серо-желтая масса, рыхлая, неуправляемая, шматком упавшая куда-то вниз за край металлического стола, на котором я лежал.

Чувствуя, что меня вот-вот вывернет наизнанку от страха и омерзения, я понял, что больше не могу пошевелиться. Меня будто сжимало коконом, тягучим, теплым, душным. Я принялся исступленно сучить руками и ногами, пытаясь сдернуть с себя невидимую пленку, и, кажется, что-то кричал, но голос быстро тонул во мраке.

***

И опять резкий свет.

– А, ты уже не спишь, тогда поехали гулять.

Надо мной нависло чересчур знакомое лицо, но теперь заметно посвежевшее, дохнувшее спасительной мятой после еще не забытого видения трупного мяса. Я завис, растерянно хлопая ресницами, еще не понимая, где я на этот раз оказался. Но по мере возвращения очертаний комнаты и воспоминаний о внезапной поездке, смятение уступало место возмущению. Блин, да что он себе позволяет? Я вообще-то тут голый сплю! Я рванулся к валявшемуся на полу халату, как во сне, засучив руками, и обнаружил себя замотанным в одеяло. А, вот оно что.

Словно прочитав мои мысли, Александр Сергеич добавил:

– Ты жутко кричал во сне, я подумал, что тебе плохо. Но раз ты в порядке, одевайся, легкий морозец освежает.

Александр Сергеич вышел из комнаты, деликатно прикрыв за собой дверь. Люстра, кстати, оказалась не так уж плоха.

***

Автомобиль притормозил у резных ворот, за которыми чернел плотной стеной лес. Сумрак зимнего вечера отгоняли мягким светом редкие фонари. Бесшумно опускались на бескрайнее белое море пушистые снежинки. Как голубиные перышки. Я подставил ладонь и смотрел, как они скукоживаются от моего тепла и превращаются в капли.

– Признаться, ты меня слегка удивил своим выбором, – Александр Сергеич хлопнул дверцей, и звук этот впервые показался громким. – Здешняя тишина – это единственное чего нет в Москве.

О, я знаю! Специально выбрал город, в который, по моему впечатлению от гугл-карты, разве что в паломничество по церквям ездить. Чтобы никто не догадался. Кто ж знал, что он вот так припрет меня к стенке.

Легкий морозец, вправду, бодрил. Под ногами поскрипывало. Сосны шептались между собой, покачивая тяжелыми от снега кронами. Мы вышли на полянку, посередине которой темнели остатки кострища. Александр Сергеич, так легко ступавший по едва различимой в темноте тропинке, как будто знал дорогу. Он пнул обгоревшую консервную банку и отправил меня поискать веток. Я неуклюже бродил рядом, опасаясь потерять его из виду, пока он раскладывал туристические стульчики и рылся в рюкзаке. Где-то вдали подмигивали огоньки мчавшихся по объездной дороге автомобилей.

Конечно, единственное, что я смог найти – это обломленную веточку и штук пять шишек. При каждом звуке я испуганно вздрагивал. Вот крикнула птица, вспорхнув с ветки, с которой осыпался сухой серпантин снега. Вот я наступил на припорошенную снегом алюминиевую банку, и она оглушительно хрястнула так, будто за спиной кто-то передернул затвор. Я аж подпрыгнул. Александр Сергеич только покачал головой, скрывая улыбку под шàрфом, и нагнулся к рюкзаку. Выудил оттуда аккуратно упакованные полешки, газету и каминные спички. Мол, так и знал, что ты, балда, только и способен в офисе задницу греть. Если бы я надел шапку, она прикрыла бы покрасневшие кончики ушей.

Александр Сергеич мастерски развел костерок, как будто учился не в Архитектурной академии, а где-нибудь в техническом универе, где каждый год ездят в стройотряд и по вечерам поют под гитарку у костра. А ведь я даже не знаю, что он закончил, вполне может быть…