Наталья Струтинская - Не нарушая тишины

После разговора со следователем я пошла к тому, с кем провела ночь, в которую случился пожар. Я была уверена в том, что, не останься я в тот вечер у него, я сгорела бы вместе с домом, и полицейские нашли бы не только останки убитых животных, но и мои. Я шла к нему и не думала о том, что он спас меня; я шла к нему и убеждала себя в том, что минувшая ночь – это знак, указавший мне путь туда, где есть мое место, где всякие поиски мои кончатся, а моя мечущаяся, пропащая душа обретет покой. Я даже как будто забыла и о пожаре, и о потерях, которые я понесла, а имела целью только одно – дойти до него, увидеть его, говорить с ним.

Жажда любви – самая удивительная потребность, которой наделен человек. Какой бы порочной ни была его душа, каким бы помутненным ни был его разум, он хочет быть любимым, хотя сам не слишком умеет любить. Кто может про себя сказать, что живет в полную силу? Что любит всем своим сердцем, а тот, кого он любит, не сможет упрекнуть его в недостатке получаемой от него любви? Такие люди если и есть, то встречаются редко, крайне, крайне редко. Таким человеком был он.

Женат. Имеет сына. Офицер. Мы встретились в местном гипермаркете. Я узнала его не сразу – я помнила его худощавым мальчишкой, который толком не мог постоять за себя, а теперь встретилась с мужчиной, крепким, широколицым, который больше не мешкал, прежде чем заговорить со мной. Владимир Мещерский, мой фантом, мой сон, посещавший меня на закате самых горьких лет моей жизни, предстал наяву.

Мы поздоровались. Впервые за долгие годы я почувствовала дрожь в коленях. И стыд.

Я словно вдруг оказалась нагой среди толпы. И даже не то смутило бы меня, что я нага, а то, что тело мое, бывшее когда-то прекрасным, гладким, свежим, сделалось вдруг больным, увядшим, отдающим гнилостным смрадом, и это видели все. Приветствие наше, короткое, беглое, заставило меня почувствовать себя гнилой насквозь. Я никогда не думала о нем, не вспоминала его, а видела только эти сны, послевкусие которых едва теплилось поутру. И при встрече с ним мне как будто казалось, что он знал о тех снах, знал все обо мне, и мне делалось тошно.

По возвращении в родной город я сняла номер в местной гостинице, намереваясь жить там, пока будет идти ремонт в отцовском доме. Часть денег, на которые я хотела отстроить отцовский дом, состояла из отложенных мною подачек от моих мужчин; другая же часть, меньшая по сумме, была взята в кредит у банка. Гостиничный номер был просто обставлен, пахло старыми коврами, а из окна, которое выходило на центральную улицу города, сквозило. Я провела у этого окна четыре дня. Я буравила взглядом улицу. Я ждала его. Но он не приходил.

При встрече с ним я сказала ему, что вернулась в город, что остановилась в гостинице, что намереваюсь отстроить отцовский дом. Я сказала ему, что я не замужем. Я будто вновь начала игру, запустила крючок, на который ловила всех мужчин. Но он на него не попался.

Он не выходил у меня из головы, а короткий разговор с ним я прокручивала в памяти много раз.

Женат. Имеет сына. Офицер…

Совокупность первых двух пунктов никогда не накладывала табу на мои отношения с мужчиной – я следовала зову своих желаний, часто оправдывая средства целью. Трудно вести борьбу с собственной природой, менять устоявшиеся законы и наполнять свою жизнь смыслом, а не рефлекторными конвульсиями. Трудно отречься от себя и не потерять рассудок…

Он пришел ко мне сам. Прошло несколько месяцев, в доме застучали молотки, а в распахнутые ворота можно было увидеть расчищенную от травы и молодых кленов площадку перед домом. Я увидела его на этой самой площадке – он оглядывал дом, будто в ожидании. Я увидела его из окна второго этажа и спустилась к нему, вновь чувствуя слабость в ногах.

Он сказал, что зашел посмотреть, как продвигаются работы. Узнать, не нужна ли помощь. Я предложила ему выпить чаю. Он не отказался.

Мы пили чай в старой беседке. Володя рассказывал мне о своей службе, о сыне, которому было девять лет. Мы вспомнили школу, Володя кое-что рассказал об одноклассниках, об учителях. Мы говорили на общие темы, мы говорили больше о ком-то, чем о себе. Я о себе почти совсем не говорила.

– Много лет прошло, – вдруг сказал он. – Кажется, вот только все было, а уже считаем десятилетия. Помнишь, как ты заступилась за меня? Сколько нам было?.. Лет по двенадцать… Как будто вчера, – сказал он, хотя мне казалось, что событие то было совсем в другой жизни. – Ты мне так нравилась, Аня, – продолжил Володя. – Так нравилась…

– Да уж… – протянула я, не найдя другого ответа.

Володя смотрел на меня.

– Мне кажется, что и теперь…

– Не надо! – вдруг выпалила я, услышав в голосе Володи желанные нотки. – Еще недавно я бы не посмотрела на то, что у тебя есть жена, есть сын, но теперь… Я не стала другой, но поверь… Ты – гордость для своих родителей, для своего сына, а вот я… Моя жизнь гнилая до мозга костей, – сказала я.

– Я не думаю, что это так, – отозвался Володя.

Я видела его готовность быть моим, стоило только сказать ему о том, что я желаю этого. Но я не сказала.

В тот день я вступила в очередную игру, не зная того, сколько жизней она погубит.

Горячие мужские руки касались моего тела. Эти руки возбуждали меня. Прикосновения были уверенными, нежными и страстными одновременно. Я была открыта им, я была в их власти. Они поднимали из глубин моего существа дрожь и покорность, я поддавалась их движению, их требованию. Они пробуждали во мне желание, с которым было трудно совладать. Тело само стремилось к ним, предаваясь ритмичному скольжению. Я находилась в исступленном порыве страсти, в минуте, заключившей в себе жар плоти и мысли. Все другое исчезло: были только эти руки и тело, стремившееся к ним.

Лица я не помнила. Фееричный конец, восторг, чувство удовлетворенности – они запомнились мне, они были много раз, тело искало их, услаждалось ими и помнило их. Все другое – имена, лица, момент знакомства или прощания – были стерты из памяти. Я не цеплялась за них, я не держала их в себе. Было живо только тело, только оно наполнялось этой самой удовлетворенностью. Осознанность и сердце были глухи, пусты и не насыщаемы. Я искала любовь, я сразу бросалась в омут страсти, будто восторг, испытываемый телом, мог наполнить сердце. Но нет, сердце мое было пусто. Оно любило, но только в минуту этого жара, оно тоже пылало, сгорая в огне страсти, но было лишено жертвенности. Я не посвящала себя мужчине, я никогда не представляла себе будущего с ним. Я принимала его, а затем отказывалась от него. Так было много, много раз. Так было всегда после моего разрыва с Климовым.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».