Нина Парфёнова - Небо на цепи

– Может быть. Только у меня времени нет совсем, каждый день бывать здесь я не могу… Я Валерия, очень приятно познакомиться!

– Приходите в любой день, я здесь часто работаю.

Она кивнула Александру – «Хорошо!»

По городу шла медленно, слегка поддерживая руками полы ветровки, вся в своих мыслях. Встреча с художником Сашей развлекла её, грустное настроение незаметно рассеялось. Она вспоминала, как лет десять назад ездила в Новосибирск, на какой-то журналистский сейшн. Интернетом в редакциях начали пользоваться только-только, с опаской и любопытством, и Союз журналистов организовал там конференцию, называлась она вычурно, что-то типа «Интернет-технологии в средствах массовой информации». Народу собралось много, журналисты съехались со всей страны, было весело, шумно и весьма разгульно. И ехать на экскурсию по городу в свободный день желающих нашлось немного. В Художественном музее Лерка от экскурсии отстала. В широком, хорошо освещённом коридоре почему-то обильно висели полотна Айвазовского. Лерка пожала плечами, скользя по ним глазами – её, не просто выросшую на берегу моря, а дочку моряка, творчество этого художника почему-то трогало мало. А вот небольшая табличка «Собрание картин Н.К. Рериха» заставила толкнуть тяжёлую деревянную дверь и оказаться в небольшом двухкомнатном зале. Она медленно шла вдоль стены, от картины к картине. Везде длинные и острые, как кинжалы, Гималаи – в снегу, без снега, перечёркнутые полосками облаков, пустые и с крохотными фигурками людей. Сделала ещё шаг и застыла. Ломкая каменистая береговая линия, синяя гладь воды, переходящая в плотную вату тумана и остроносая лодка-каяк, в которой сидят двое… Она вдруг оказалась там, в лодке, сидела на банке 3 3 Банка – сиденье в лодке или шлюпке. в корме, сложив руки на коленях. По-утреннему густо пахнет водой, водорослями и рыбой; плеск волны, бряканье металлических уключин, в которые вставлены лежащие на краю борта деревянные вёсла – все звуки вязнут в плотном белёсом тумане. Клочья тумана плывут, то скрывая, то открывая лицо человека, сидящего напротив. И синева его глаз сливается с синевой воды… Где-то на горизонте в пелене тумана видно светлое пятно собирающегося всходить солнца… Она вздрогнула, очнувшись от едва слышного скрипа двери. Сколько простояла возле картины? Она вышла на улицу и долго сидела на скамейке в сквере, невидяще глядя в одну точку, пытаясь избавиться от туманного наваждения…

Лерка оперлась рукой о бетонный забор, словно опять вынырнув из того тумана на картине, и на неё вдруг обрушилась неслышимая до этого мгновения какофония звуков порта – скрежет и лязг металла, тягучие, протяжные напевы подъёмных кранов, гудки судов, крики. Эти знакомые с детства звуки настойчиво возвращали в реальность, дома её ждут отец и тётка, ампулы, шприцы, таблетки, кухня и уже ставший ненавистным сад, на который совсем не было сил… Ей всё время хотелось есть, она и ела за двоих и за пять месяцев набрала уже больше пятнадцати килограммов, страдала сильными отёками. Доктор в Женской консультации постоянно хмурилась и призывала «не волноваться, больше двигаться, следить за весом…В вашем-то возрасте!» Но всё это было неважно, для Лерки было важно только одно – это ребёнок Володи. Здесь можно было в любых размышлениях ставить точку, и она её ставила. Она часто представляла в мыслях: светловолосую голубоглазую девочку или темноволосого мальчика с жёлто-зелёными глазами, а может, будет наоборот?… Она перебирала имена, перекатывала их во рту, как конфету-барбариску, примеряла к отчеству, цвету волос и глаз. Эти мысли занимали почти всё время, она уходила в них, как в тот спасительный туман на рериховской картине, Это очень помогало не сойти с ума от всего остального: отчаянной тоски по уехавшей два месяца назад с Елисеевым в Северореченск Лизе; непереносимой боли от предчувствия скорого ухода отца, от беспомощности всегда сильной и несгибаемой тёти Тани, которая вдруг тоже слегла неделю назад; глухой тревоги о Володе.

С Лизой она разговаривала по телефону почти каждый день. Сначала дочь плакала и просилась обратно, но постепенно настроение её менялось. Она пошла в любимый детский сад и теперь взахлёб рассказывала маме о своих друзьях, об играх и прогулках, об отце, постоянно занятом работой и редко бывающем дома. О Рите, новой жене Елисеева, она не упоминала, словно той и не было вовсе, и это Лерку немного настораживало. И про свой волшебный мир, существующий в её мечтах, которым она управляет и про который рассказала матери перед отъездом, Лиза не вспоминала тоже, а Лерка с горечью и усмешкой, едва сдерживая слёзы, думала о том, что зря она не попыталась выполнить дочкины задания – научиться ходить по воздуху и летать. Вот взяла бы сейчас, пошла бы, постепенно переходя от шага к полёту, чтобы схватить Лизу, обнять и унести с собой…

Из Города новости приходили невнятные. Что там происходит, Лерка до конца понять не могла. Лена Свистунова отвечала уклончиво и явно пытаясь уберечь подругу от правды, но чем дальше, тем больше усиливала её тревогу. Володя отделывался смешками и ловко уходил от ответов. А Ядрихинскому Лерка звонить не хотела сама – во-первых, скорее всего, он ничего не скажет, а во-вторых, что-то её от этого шага удерживало. И к ним ей тоже хотелось хоть по воздуху пешком пойти, хоть полететь! Но и это было невозможно.

А вот папа… Каждый день, проведённый рядом с ним, убеждал её в том, что она совсем не знала человека, которому обязана тем, что появилась на свет. Осознание этого разрушало стены и барьеры, возведённые и укрепляемые в течение жизни, теперь они подолгу разговаривали. Отец удивлял своей силой и тем, как переносил болезнь. Он сильно похудел, ему было трудно ходить, любое движение доставляло боль. Но каждое утро он умывался и брился сам, даже сбрил свои знаменитые усы, без которых Лерка его и не видела никогда. Его незнакомое безусое лицо, пергаментно-жёлтое, так и не восстановившее обычный цвет после операции жёлчного пузыря, кривилось от особенно сильных болевых спазмов, сквозь желтизну проступала серая бледность. Но он ни разу не застонал при Лерке, жалел её и только тонко, но благодарно улыбался, когда она делала ему очередной укол. И всё переживал, что не сможет ничем помочь ей, когда родится внук или внучка. Болеутоляющих, которые выписывал врач, не хватало, отец от этого очень страдал, но не жаловался, терпел. Лерка сломала голову, где взять лекарства, к кому обратиться за помощью…

Она вспоминала давнюю историю, подробности которой узнала всего месяц назад. Ей было лет двенадцать, почти весь день она с друзьями гоняла на своём оранжевом велике вдоль побережья, устала, проголодалась. Бросила велосипед во дворе, ворвалась в дом, зовя маму. Та не откликалась, Лерка влетела в кухню и увидела бабушку, неподвижно сидевшую у стола. На крики она даже не обернулась, Лерка с минуту созерцала её сгорбленную спину и серебристо-седой затылок.