Нина Парфёнова - Небо на цепи

– Ба, ну где вы все делись? Мама где? Я есть хочу!

Бабушка медленно повернулась к ней, по лицу её текли слёзы. Лерка от удивления даже испугаться не успела – она никогда не видела бабушку плачущей.

– Сейчас, Лера, я тебя покормлю. А мама уехала. Папу в … – она назвала город в трёхстах километрах от Южнороссийска, – в больницу положили, у него инфаркт… Мама к нему уехала.

Отец тогда пролежал в больнице почти всё лето – инфаркт был тяжёлый. Вернулся похудевший, осунувшийся. Вскоре его списали на берег, и с тех пор он работал на судоремонтном заводе при грузовом порту.

А вот сейчас она узнала, как всё это тогда происходило. Их сухогруз-толкач встал в порту на разгрузку. Евгений Семёнович, как старпом 4 4 Старпом («чиф» на морском жаргоне) – старший помощник, фактически первый заместитель капитана, руководит всеми работами на корабле, отвечает за подготовку команды и состояние судна во время плавания, погрузку, выгрузку судна, укладку груза в соответствии с грузовым планом и др. , контролировал процесс – песчано-гравийная смесь груз капризный, непредсказуемый и сильно сыпучий. После выгрузки капитан отпустил его на берег. Лерка представила отца в чёрном кителе – горят золотом пуговицы с якорями и нашивки на рукавах, две продольные полоски и третья с ромбом (кстати, а что это за ромб на нашивках, надо у папы спросить), в белой фуражке с начищенной кокардой… Этот китель до сих пор висит в шкафу. В детстве Лерка часто открывала шкаф и трогала пальцем канитель нашивок и рассматривала якорьки на пуговицах… В припортовой части городка, сонной, пыльной, почти пустой от жары, где много частной застройки, двухэтажных домов-бараков с дырявыми деревянными заборами отца и прихватило. Боль была такая, что казалось – сердце просто взрывается… Последнее, что он помнил, как стягивает фуражку, суёт её подмышку и закатывается в подворотню, подальше от глаз, чтобы не подумали – пьяный капитан валяется. Очнулся уже в больнице, на счастье, жильцы дома нашли его быстро и вызвали «Скорую». Выжил. Лерка, слушая отца, только головой качала, и долго вглядывалась в его глаза… Вот так живёшь, борешься с обстоятельствами, выживаешь в ситуациях, в которых люди ломаются, как хрупкие сосульки в тёплых пальцах, а потом понимаешь, что это не совсем твоя заслуга – стойкость и силу тебе дают твои родовые качества, столько перед тобой было в роду сильных людей – они плевать хотели на трудности и боль, несли с собой в мир презрение к слабости и опасности.

Лерка знала за собой эту особенность, в трудные моменты в голове циклотемой начинали повторяться куски текста – стихотворения, песни и даже прозы, словно склеенная в кольцо плёнка на магнитофоне, или игла на заезженной пластинке, вот она, поскрипывая, воспроизводит куплет с припевом, спотыкается на царапине винила, подскакивает и возвращается к началу.

Девочка моя, что же ты молчишь, надо говорить,

Надо понимать: за чужую боль тяжело платить.

Девочка, возьми за руку отца, девочка, держись

И не отпускай – тяжело любить, легче потерять.

Не плачь, девочка, не плачь и всё как есть оставь,

Послушай папу, папа ведь, как прежде, прав…

Никто тебя не любит так, как он, никто,

Никто не пожалеет и простит тебя за всё. 5 5 Елена Ваенга, «Девочка»

Она вошла во двор и прикрыла за собой калитку, мягко щёлкнул за спиной автоматический замок. Она постояла, тяжело дыша, и присела на скамейку. До неё донеслись из беседки мужские голоса, с отцом там явно был кто-то чужой. Лера удивилась – сегодня никто не собирался прийти. Отцовские коллеги и друзья приходили раз в неделю, а то и в две, сидели не очень долго, интересовались, что нужно принести, и, получив заверения, что всё есть, уходили. В этот раз беседа шла довольно эмоциональная, голос гостя показался Лере знакомым, ну нет, не может быть… Она встала, тихонько прошла вдоль стены, остановилась за углом и прислушалась.

– Семёныч, я всё понял. Есть у меня возможность достать тебе это лекарство, сегодня же попрошу, кого надо.

– Бандитов своих? Ну, что теперь делать, если кроме вас никто не может мне помочь. Нету у меня больше сил терпеть, в глазах темнеет, зубы крошатся, веришь? И Лере показать я это не могу, нельзя! Ей рожать скоро, такие волнения ни к чему. Дожить бы до этого, а потом уж как будет… Надо, чтобы она не знала, откуда это лекарство возьмётся.

Лерка застыла, не чувствуя, как по лицу текут слёзы. Папа, папа…

– Да, Семёныч, конечно. Ни к чему ей об этом знать… А кстати, кто отец ребёнка? Муж? Или Владимир, у которого она тогда в гостинице была?

– Да какая, Лёнька, разница, кто отец, меня это вообще не интересует, главное, что это Лерин ребёнок, внучка моя. Ты меня понял? Внучки мой, и Лиза и эта… так что давай без своих штучек. Ты меня знаешь, если что, я тебя с того света достану. А даже если Вова отец, тоже без разницы. Я так понял, у них с Лерой очень старые отношения, ещё со студенчества…

– Вот оно что…

Собеседник замолчал, словно обдумывая информацию, а Лерка на цыпочках прокралась к калитке, громко хлопнула ею и, уже не торопясь, медленно пошла к беседке.

– Ну, надо же, у нас гости, оказывается… Здравствуйте, Леонид. Пап, извини, что долго, задержалась у маяка. С художником разговорилась, который мне когда-то портрет на бульваре рисовал. Говорит, помню Вас, снова позировать пригласил. А я думаю, меня сейчас только и рисовать… А маяк такой интересный, хоть и заброшенный. И вроде даже обитаемый, окна в башенке помыты…

Она говорила, говорила, чтобы снять напряжение, возникшее при её появлении. Отец попытался улыбнуться. Леонид-Силуан максимально вежливо склонил голову:

– Здравствуйте, Валерия. Мы тут с Вашим батюшкой хорошо поговорили. Давно не виделись. Маяк? Это на восток от порта? Да, он самый старый в городе… Историческая, даже краеведческая ценность. Я там тоже иногда бываю.

Лерка кивнула.

– Может быть, чаю вам сделать?

Отец и Леонид замотали головами – не надо.

– Ну, не надо, так не надо, сидите, беседуйте, я к тёте Тане пойду. Папа, через час уколы и таблетки, не забывай.

Тётка лежала на спине с закрытыми глазами. Лерка положила руку на её плечо, синеватые веки дрогнули, и тётя Таня открыла глаза.

– Лерочка, – прошелестела она.

– Так, тётя Таня, хватит. Я вызываю врача. Ну, что ты неделю уже лежишь и лечиться не хочешь, от врача отказываешься. Пусть тебе хоть диагноз поставят и лечение назначат. И не спорь со мной!

За приставным совещательным столом сидели друг против друга генеральный директор ОАО «Витлор» Андрей Ядрихинский и его заместитель Владимир Сибирцев. Владимир докладывал, как обычно по понедельникам о состоянии дел в холдинге: горно-обогатительные комбинаты, пищевые производства, гостиницы… Андрей слушал краем уха и думал совсем о другом. Он смотрел на человека, с которым дружил уже тридцать лет, ещё со школьно-футбольных времён, и понимал, что просто адски, смертельно устал от него. Устал от его непредсказуемости и бесшабашности, от его выкрутасов и поступков, которые ставят на грань выживания всю фирму, плод их совместной работы. Вот опять, чтобы вытащить его из СИЗО, потребовалось вынуть из дела уже больше шести миллионов – три с половиной в залог, потом оплатить карточный долг и уже два раза по миллиону передавали следователю, чтобы закрыл дело, переквалифицировав убийство медсестры Ани Наумкиной на обычную передозировку лекарственных средств. Но тот почему-то не спешил, дело не закрывал, подписку о невыезде Вовчику не отменял и из статуса подозреваемого в убийстве не выводил. Ядрихинский знал, кто за этим стоит, и понимал, что денег потребуется гораздо больше.