Ана Ховская - Рыжая

«Я не могу такое сотворить! Что со мной происходит?– испугалась я.– Может, я и правда сумасшедшая?»

Отойдя от шока и слишком явных ощущений реального убийства брата, я вошла в свою комнату и прислонилась к двери. Отдышавшись, а потом умыв лицо, я села на подоконник и, глядя на вечерние фонари за окном, обняла себя. Дрожь все еще прокатывалась по телу ледяной волной, но уже не так яростно.

– Я просто разозлилась… Очень разозлилась,– покачиваясь из стороны в сторону, приговаривала я и рассматривала в стекле свои широкие зрачки, закрывшие радужки. Никогда не видела таких черных глаз.

«Джон, ты здесь?»– спустя время написала я в чат Саманти.

«Что случилось, малышка?»– он ответил не сразу, но этого хватило, чтобы, наконец, прийти в себя и осознать, что это был короткий миг помутнения рассудка.

«Спасибо…»– ответила я и отключилась.

Нам, как и всегда, не нужно было много слов, чтобы понять друг друга. Его теплое, родное «малышка» всегда согревало. Никто не называл меня так. Вежливую похвалу я слышала только от преподавателей, но они мне не родители и не друзья. Может быть, Сара и Джон – единственные, кому я хоть сколько-нибудь дорога…

* * *

Есть в порядке хомони один существенный недостаток: из системы нельзя выйти без последствий. Общество – это система. Семья – это система. Нет вариантов покинуть ни то, ни другое, живя по законам хомони. Все завязано на том, что, если провинился один член семьи, – накажут всех. Если тебя оставят дальше служить обществу, это не значит, что это спасет от того, что будет происходить дальше внутри семьи. А проблемы семьи не принято выносить за порог дома. Ты не можешь объявить о жестокости в семье, если нет конкретных доказательств. Мои предъявлять поздно – нос зажил.

Мне шестнадцать лет, я еще на попечении родителя и не могу открыто сопротивляться его воле. Мне нужно поступить в колледж, получить специальность и освободиться от семьи. И мне приходится терпеть нападки брата, равнодушие и жестокость отца. Я выучила русский язык, но уже жалела об этом, потому что слышать то, что обсуждают за моей спиной, больнее ремня на коже. Но все же я собираюсь это вытерпеть. Мне нужно продержаться еще три года…

Два дня я не выходила из дома, готовясь к экзаменам. Лишь раз отец велел отнести заказ в соседний городок и тут же вернуться обратно. Игната не было. С тех пор, как он устроился в службу формирования грузов в орбитальном порту Тоули, его часто не было дома допоздна, а иногда и ночью. Работа не престижная, но в отсутствии назначения от наставников при окончании колледжа – большая удача для отстающего.

Однако Игнат буквально на пороге встретил меня после экзамена. Я уже знала свой результат: хорд Торано прислал мне его на коммуникатор практически сразу после тестирования.

Я задержала дыхание, увидев выражение лица Игната. От нехорошего предчувствия пульс забился в горле горячими толчками.

– Покажи результаты,– протянул руку он, даже не впустив меня в дом.

– Могу я войти?– ровно спросила я.

Игнат отступил, но проводил меня в холл таким взглядом, что затылок немел от напряжения.

– Можно я переоденусь?– тихо спросила я.

– Покажи свои результаты!– крикнул Игнат.

Я вздрогнула и ощутила горячий ком в животе, грозящий разорваться и сжечь меня изнутри.

– Почему ты не оставишь меня в покое?– с досадой спросила я.

– Хочешь, чтобы я заявил в службу контроля, что ты спишь со своим врачом? Как его… Саманти, кажется? Ты ведь не девственница! Забыла?– перешел в наступление он, резко наклонился и больно ущипнул за бедро с внутренней стороны, так, что чуть слезы не брызнули из глаз.

Похолодев, я попятилась. Это было унизительно. Но больше оскорбилась за Джона. Он бы никогда не посмел тронуть меня.

Та травма всегда была поводом для шантажа. И я ничего не могла противопоставить брату. И ведь он мог заявить о нарушении: его неприязнь ко мне пересиливала все разумные доводы. За что можно так ненавидеть меня? Иногда возникало стойкое ощущение, что он, зная сумму штрафа на семью, уже копил ее на будущее. А последствия для меня будут еще хуже: дурная репутация в обществе, изгой среди девушек, а это скажется и на учебе, и при назначении на работу или на ее полном отсутствии. Никаких традиционных торгов. А после двадцати одного выставят, как подпорченный товар, который никому не годен. Я не могла так рисковать будущим, надеждой на свободу…

Обида жгла изнутри. Место щипка на бедре горело. А кровь леденела, и под ногтями ныло от желания расцарапать ему лицо. Но я сдержанно сглотнула и медленно протянула ему коммуникатор.

– Посмотри, если хочешь,– как можно ровнее сказала я, а хотелось выплюнуть: «На – подавись!»

Губы Игната скривились, как только он увидел отличные результаты итоговых экзаменов. Но я не ожидала, что он рассвирепеет настолько, что изо всей силы швырнет коммуникатор в стену. Я сжалась, зажмурилась, а когда Игнат молча вышел из дома, приоткрыла глаза и посмотрела на осколки от корпуса и разлетевшиеся по полу микросхемы.

Судорожно вдыхая ледяной воздух, я собрала все детали в ладошку и унесла в свою комнату. Посидев над коммуникатором больше часа, я восстановила его. Устройство оказалось крепче ярости Игната. Но пострадала микросхема, без которой не работали основные функции. А коммуникатор мне очень нужен: это единственное средство связи со светлым миром.

В рабочем запасе у отца ничего нужного не оказалось. Я могла найти недостающую микросхему в его мастерской, но тогда бы пришлось признаться, что разбила коммуникатор (жалоба на брата – угроза, а не решение). Вариант достать детали бесплатно показался самым выгодным.

* * *

На следующий день я пошла к наставнику за получением разрешения на обучение в колледже Тазира. Но мне сообщили, что его внезапно вызвали на научный совет на Зорун и заверили, что уведомление о разрешении, как и положено, пришлют родителям.

Это не очень обрадовало. Но, с другой стороны, отец должен быть удовлетворен, что я бесплатно поступила в колледж.

Я попрощалась со всеми преподавателями, которые были ко мне добры, и вышла в общий холл школы.

– Довольна результатами экзаменов, рыжая?– окликнули меня за спиной.

Я оглянулась и заметила трех девчонок из разных групп – закадычных подруг. В мою сторону насмешливо смотрела Кьени Бер Хезсо – моя одноклассница – гамони.

Мы вовсе не дружны. С детства она меня недолюбливала, от нее пришло прозвище «странная рыжая», и она же часто смеялась над моим носом с горбинкой. Кьени всегда завидовала моим длинным прямым волосам, ведь у самой были короткие пушистые недолоконы, которые трудно укладывались, и, конечно, моим баллам. И я откровенно радовалась, что больше не буду видеть ее каждый учебный день, потому что она получила разрешение на обучение в Кане.