Сергей Гурджиянц - Все грани осени

Выбравшись из небольших пробок в центре города, Йожик слегка прибавил скорость. Через десять минут они уже вырвались за пределы густонаселенных кварталов старинной архитектуры в чисто поле, свернули с главной дороги направо и вскоре оказались в тихом уютном коттеджном поселке, расположенном возле заброшенных прудов. Это и был Шеберов. Каждый коттедж здесь радовал взгляд своей индивидуальной архитектурой, не выбиваясь, однако из общего стилистического единства, создаваемого одинаковыми черепичными крышами. На улице, звучащей на слух знакомо, но довольно странно – «К Розкоши», Яна Львовна сняла для своей киногруппы скромный приземистый двухэтажный коттедж с бежевым фасадом, грубой темно-коричневой черепицей, внутренним гаражом и очаровательной пушистой елкой перед домом. К одной из ее средних веток была привязана розовая коробочка, перетянутая шелковыми лентами с бантом, возможно, чей-то невостребованный подарок.

Они выгрузились. В гараже обнаружилась современная красная Шкода в рабочем состоянии, а в кухоньке, оборудованной по последнему слову европейской техники и сверкающей хромированными кранами и мойками, хозяйничала расторопная кухарка. Сладкий десерт, – кнедлики со сливовой начинкой в золотистой хрустящей панировке, – был почти готов. Осталось обсыпать их сахарной пудрой. Гуляш по-венгерски с сочным томатным соусом и со сладким красным перцем, уже томился у нее на плите в ожидании гостей. Запах его мог свести с ума даже самого большого привереду.

Комнаты распределили быстро. Андрея Юрьевича поселили на втором этаже вместе с Мотей, в спальне с широкой двуспальной кроватью, Яна Львовна взяла к себе в комнату Настю Данилову, Косте досталась мягкая европейская раскладушка в чулане. Домик был немного тесноват для их компании, но Андрею Юрьевичу после его коммуналки он казался маленьким дворцом. В каждой спальне на стене висел плоский телевизор, не считая огромного экрана в общей гостиной на первом этаже. Гостиная была выдержана в контрастных красно-коричневых и нежных персиковых тонах. Москвичи были недовольны или делали вид, что недовольны. Яна Львовна уговаривала потерпеть. Сказочный ланч должен был примирить их с действительностью.

– А где пиво? – возмутился Шумякин, окинув взглядом накрытый стол. – Мы в Чехии или где?

– У нас сухой закон. До отъезда забыли о спиртном.

– Да ты настоящий инквизитор! Придумала! А чем прикажешь дезинфицировать душевные раны? Хочешь внушить мне мысль, что в моей жизни чего-то не хватает?

– Может быть смысла?

Мотя надулся. Обед прошел в непринужденно-угрюмой обстановке.

После обеда Матвей с Костей разобрали свои кофры и коробки, вынули и принялись налаживать оборудование. Стойки, штативы, удлинители, кабели, риг, стедикам, осветительные приборы, всем этим в итоге была заставлена и завалена вся гостиная комната, даже диван и компьютерный стол со стоящим на нем широкоформатным монитором. С особым трепетом вынимали из кофров две камеры и сменные объективы. Для Андрея Юрьевича эти камеры выглядели как части пульта управления фантастическим кораблем пришельцев. Костя совершенно преобразился. Он весь светился радостью и обращался с ними бережнее, чем мать со своим первенцем.

– Такой камерой снимали «Годзиллу» и «Железный человек 3», – с гордостью объяснял он. – Фантом Флекс два Ка! Сто тысяч зеленых! А этой – «Теорию большого взрыва».

На второй камере, Sony F55, доверяли работать ему, когда нужен был второй оператор. Она была попроще, но любил он ее еще крепче.

– Настя, что у нас со сценарием? – спросила Яна Львовна.

– Уже готов! Я такое придумала!

– Замаскировала больной бред под сказку? – предположил Костик. Настя фыркнула, Яна Львовна рассмеялась.

– Ну пошли, обсудим. Не понравится – будешь переделывать.

Они поднялись наверх и уединились вдвоем в своей комнате. Через час туда вызвали Мотю. Еще через несколько минут из-за плотно закрытой двери понеслись его громкие крики и ругательства. Яна Львовна отвечала на повышенных, тоже не слишком стесняясь в выражениях. Молчала только Настя. Костя прислушивался и хихикал. Андрею Юрьевичу было неловко.

– Не знаешь, как вчера наши в футбол сыграли? – спросил он, чтобы заглушить их крики и свою неловкость. Костик внимательно посмотрел ему в глаза.

– А «наши» – это кто?

– «Зенит», – удивившись, ответил Андрей Юрьевич. Других команд для него не существовало.

– А-а.

Костик задумался.

– Кто болеет за «Зенит», в туалете криво ссыт! – выкрикнул он внезапно фанатскую речевку. – Кто болеет за «Спартак», у того дела ништяк! Ты хоть лопни, ты хоть тресни, наш «Спартак» на первом месте!

– Сопля, – вздрогнув, с отвращением сказал Андрей Юрьевич. – Дать бы тебе сейчас.

Он встал и вышел во двор покурить. На самом деле – немного успокоиться. Его трясло от унижения и гнева. Хотелось хлопнуть калиткой и уйти. Напротив дома начинались поля. Можно было идти и идти, пока не упрешься в горизонт. Было бы куда.

Вернулся он только когда основательно подмерз. Мотя как раз спускался вниз со второго этажа. Он был весь потный и у него были красные от бешенства глаза.

– Ну вот, как-то так, старичок, – сказал он по-хамски, но по-дружески Андрею Юрьевичу и с размаху плюхнулся на свободный кусочек дивана. – Слышал, наверное: творческие разногласия у нас. Эти бабы решили загнать жизнь в жесткие рамки своего сценария. А это, сам понимаешь, дудки! Как им втолковать, что это документалистика? Документалистика, старик, а не постановочное кино. Моя задача снять уникальный кадр, который больше никогда не повторится. В этом вся соль, сечешь? Как они объяснят птичке, что на этой самой ветке перед камерой ей нужно спеть второй и третий дубль? Что у них в головах, чему их в вузах учат, я просто боюсь предположить. А вот уже потом, по снятым уникальным материалам можно смело дописывать сценарий, что-то там снимать постановочно, а вдобавок еще наснять целую серию планов для монтажа! Они же еще до начала съемок, без детального обследования объектов хотят все загнать в свои гребанные задумки! Сценарий у них готов! Дуры! Профессионалки!

Он энергично фыркнул, выражая свое полное презрение к их профессионализму. Андрей Юрьевич сочувственно молчал.

– Изуродуют весь первоисточник. Фальсификаторши. Ладно, проехали. Что лично тебе я хочу сказать. Ты извини, старичок, я им сказал, чтобы тебе сменили весь прикид. В кадре все должны смотреться индивидуально, запоминаться, а если тебя сейчас поставить перед камерой, ты будешь выглядеть бомжом с Казанского вокзала. Вот как-то так. Только давай без обид, хорошо?

Костя засмеялся.

– Мне что, вам видней, – едко сказал Андрей Юрьевич. – Если деньги лишние.