Артур Грабовски - Юленька

– Инженерное решение, – все-таки выдал он, выкладывая на подоконник немногочисленные инструменты, что поочередно извлек из кармана.

– Этим рамам лет как моей мертвой бабуле, – зачем-то пустился в оправдания Юлий, – их давно пора поменять целиком!

Он забрался с ногами на кровать, взял книгу и раскрыл ее с независимым видом. Как назло, это оказался учебник по мировой художественной литературе – первый том. Все там написанное было Юлию и так известно. Изображать заинтересованность не получалось.

– Сможешь починить? – вдогонку спросил он сварливо. – Я не собираюсь тут мерзнуть, на дворе не май-месяц!

Дима ничего не ответил на это, принялся внимательно изучать место поломки. Отчего-то Юлия раздражало его равнодушно-отстраненное лицо, но сейчас он не мог сказать, почему. Словно он подспудно ждал чего-то особенного, а встреча не спешила оправдывать его ожидания.

Вдруг Дима молча развернулся и пошел к двери.

– Ты куда? – вырвалось у Юлия.

– Петли новые нужны, – будто бы неохотно пояснил Дима. – Когда купишь, запишись в журнальчике, поставлю.

– Что? – Юлий подорвался с кровати и в два шага догнал его. – Какие еще нахрен петли?! Где их покупать?! Сейчас девять вечера, блин, мне что всю ночь с открытым окном спать?!

От возмущения он забылся и даже умудрился поймать уходящего было Диму за куртку.

– Я тебе не мамка, че ты за меня хватаешься, как за ее юбку, – поднял тот брови, оборачиваясь.

Вблизи черты его лица выглядели не такими грубыми, как казалось раньше, к тому же Дима был явно моложе, чем думалось на первый взгляд. Видимо, сказывалась привычка бычить и хмуриться, а морщины последнего не прощают.

– Попроси Вальку, она тебя определит в другую комнату пока, – Дима скучающе почесал щеку, покрытую темной щетиной, – а петли в хозяйственном купишь. Еще вопросы, murkel?

– Какие петли? – надулся Юлий, отступая. – Я что, похож на того, кто в этом шарит?!

Что-то было не так. Юлий не мог объяснить, что именно, но их разговор будто не был обычным переругиванием между «рабочим классом» и «интеллигенцией», ему все время чудился какой-то дополнительный подтекст. В Диме – его словах, движениях, насмешливом взгляде. И этот подтекст он никак не мог уловить.

– Нет, ты похож на маленького наглого ушлепка, что почиркал другие заявки, чтобы я скорее к тебе прибежал. Мнишь себя самым умным? Значит, и в петлях разберешься.

Дима проговорил это так, будто видел Юлия насквозь с его странной манией, взглядами в спину и наблюдениями из окна. В одной фразе было столько неправды и правды одновременно, что стало до смерти обидно.

– Я тебя не ждал, – соврал Юлий, но, только сказав, понял, каким наивным враньем это прозвучало. – Я не виноват, что окно сломалось.

Дима вдруг улыбнулся – снисходительно, как будто наконец-то добился от непослушного малыша согласия съесть кашу перед мультиками.

– Идём, – скомандовал он, – погреешься у меня в каморке. Заодно посмотрим, может, найдутся какие-нибудь петли подходящие.

Остроумно пошутить на это не удалось, Юлий быстро влез в кеды и поспешил за Димой по коридору. Шаг у того был широкий и резкий, но поспевать за ним было несложно – Юлий и сам перемещался стремительно, будто вечно гонимый попутным ветром.

Каморка оказалась в другой части здания – видимо как раз с той стороны, куда Юлий ломился в свой первый день здесь. В конце коридора были двери без опознавательных знаков. Одну из них Дима открыл резким поворотом ключа. Вспыхнула лампочка на потолке, и Юлий неожиданно для себя ахнул.

Он ожидал здесь увидеть что-то грязнорабочее – бутылки, плакаты с голыми бабами на стенах, гору облузганных семечек и переполненную пепельницу. Что-то, что показало бы ему, что дополнительный подтекст он сам себе надумал.

На стенах вперемешку с каким-то инвентарем висели полки с книгами – не боевики в мягких обложках – альбомы по искусству, труды философов, что-то из классики. Рядом висела гитара и несколько черно-белых снимков, судя по всему, что-то из прошлого века.

– Да ладно… – выдохнул Юлий, пораженно застыв на пороге.

Его внимание привлекли сваленные в углу… холсты?

– Ты рисуешь, что ли? – он вытаращил глаза.

– Ну посмотри, раз интересно, – вместо ответа предложил Дима, наливая воду из баклашки в маленький электрический чайник.

Когда тот тихонечко заурчал, нагреваясь, Дима обошел замершего на месте Юлия, небрежно сгреб рисунки и вывалил их на кровать, удивительным образом умудрившись ничего не помять. После этого он ногой подцепил ящик из-под стола и, присев на корточки, принялся изучать его содержимое. Запчасти, в которых тот ковырялся, Юлия не интересовали, в противовес рисункам – любопытно было до жути. Но демонстрировать это по-прежнему не хотелось, поэтому Юлий осторожно присел на край кровати и вначале лишь скосил взгляд на разбросанные листы.

Юлий не был знатоком живописи, предпочитая музыку и литературу, но заглянуть в творчество знакомого – это казалось ему равносильным увидеть душу. Рисунки были странными: будто созданными в спешке, но в тоже время законченными. Иногда – несколько карандашных штрихов, иногда – яркие полосы акварели. Во всем, угадывалась одна и та же рука, но разное настроение: где-то злость и тревожность, где-то, наоборот, покой, почти медитация. Забив на приличия, Юлий вовсю увлекся – брал листы в руки, подносил ближе и снова отодвигал, крутил, пытаясь понять, как композиция должна выглядеть по замыслу, если это была абстракция.

Были здесь и портреты – грубые неидеальные лица. Они особенно привлекали внимание – за каждым виделся не только характер, но и отношение художника.

– Охренеть, конечно, – пробормотал Юлий, не представляя, что еще сказать.

Дима действительно оказался с двойным дном, но понятнее от этого не стал. Он поднял голову, посмотрел сквозь прищур, скривил губы в ухмылке. Юлий невольно подумал, что такое лицо обязательно кто-то тоже должен нарисовать. Было в нем что-то отталкивающее и вместе с тем привлекательное, заставляющее удерживать взгляд.

– Ну-ка, дай-ка я сейчас попробую, – пробормотал Дима и потянулся за блокнотом.

Кажется, их посетили удивительно схожие мысли. Вот только Дима тут же принялся за их исполнение – он присел на край стола, покусал кончик и без того обгрызанного карандаша, пока его глаза бегали по лицу Юлия, словно тщательно ощупывая.

– Свет дерьмо, – посетовал он, но все-таки начал быстро рисовать.

Щелкнул, вскипев чайник. Далеко в коридоре хлопнула дверь. Карандаш продолжал шуршать по бумаге.

У Юлия затекла нога от неудобной позы, но он не решался пошевелиться. Это было так нелепо, невовремя, абсурдно. Его же беспокоило окно и только, почему он вообще сидел здесь? Почему момент неуклюжей вежливости прошел так быстро, и чем можно было назвать происходящее сейчас? Юлий не считал себя излишне увлекающимся человеком, творческим фанатиком, что замирал бы, впечатленный пришедшей в голову идеей или захваченный вдохновением, но отчего-то очень хорошо понимал и чувствовал нечто особенное в этом моменте, что нельзя было нарушить глупым вопросом и даже кивком головы.