Маргарита Борисова - Цена надежды

– Состояние вашего мужа тяжелое. Большая кровопотеря и травма головы… – по мере того, как главврач подробно описывала его диагнозы и травмы, я снова почувствовала, как теряю связь с реальностью. Голос звучал глухо, и половину ее слов я просто не могла расслышать из-за собственного пульса, пробивающего грудную клетку.

– … К сожалению, в нашей больнице нет оборудования для трепанации, а пациент в его состоянии не транспортабелен. Единственная возможность сохранить жизнь – привезти оборудование для проведения операции вместе со специалистом из Москвы, а это не бесплатно, разумеется. Государственные квоты на данный вид хирургических вмешательств не предусмотрены, поэтому это возможно только на коммерческой основе…

– Насколько коммерческой? – спросила я, буквально затаив дыхание от ужаса в ожидании суммы, которую услышу через секунду.

– Поддержание работы мозга в нейрохирургическом отделении интенсивной терапии обходится примерно в 56 тысяч рублей в неделю. Но через четыре-пять месяцев необходима будет операция стоимостью около 17 миллионов рублей, – вот тут-то я и подавилась собственной слюной, невольно закашлявшись.

–Успешность операции не гарантируется и составляет пятьдесят процентов, если вы понимаете, о чем я, но другого способа попытаться сохранить жизнь пациенту в данной ситуации нет. Так что подумайте о целесообразности…

–Целесообразности?!? – хрипло закричала я. Соленые слезы катились по моему лицу, затекая в рот. Для вас это просто работа, я понимаю, но не говорите мне о целесообразности. Это не проект и не инвестиция, это мой муж! – я уже захлебывалась рыданиями, когда Ирина Альбертовна подошла, и откатив меня облаком удушающе сладкого парфюма, начала аккуратно выталкивать из своего кабинета.

–Я понимаю ваши чувства, но это все, чем мы можем вам помочь, – говорила она дежурным тоном со стальными нотками в голосе, выпроваживая меня за дверь. Мне, конечно, стоило бы понимать, что врачи, наверняка, со временем, утрачивают эмпатию к пациентам и их рыдающим родственникам, но в такой тяжелый момент меньше всего хочется слышать, как о жизни твоего самого близкого человека говорят с позиции рентабельности, да еще и таким обыденным тоном, будто о покупке чашки кофе в автомате. «Подумай, прикинь, действительно ли твои финансовые риски стоят того? Он ведь все равно может не выжить» – вот, что означали ее слова.

Через два дня, когда состояние Ярослава стабилизировалось, и его перевезли из реанимации в палату интенсивной терапии, мне разрешили навещать его в приемные часы – с пяти до семи вечера.

Зайдя в палату, я обомлела – вместо привычно загорелого от работы на улице и крепкого мужчины на кровати лежал осунувшийся, бледный словно тень, Ярослав, весь увешанный катетерами и проводами, подключенными к пищащим экранам. Его голова была перебинтована, под глазами – темные синяки, во рту трубка с кислородом. Лишь тяжелое мерное дыхание нарушало тишину в палате. Я подвинула к кровати пластиковый стул и села рядом, сдерживая подступившие слезы. Хотя я и знала, что он в коме и потому вряд ли слышит меня, мне не хотелось показывать ему свое отчаяние. Я прикоснулась к его руке – огромные кисти с выступающими венами стали непривычно прохладными. Его руки – это то, что меня всегда безумно заводило в нем: большие, теплые в любую погоду, чуть шершавые с тыльной стороны от постоянных тренировок в спортзале, с длинными крупными пальцами и красивой формы ногтями. Только я одна знала, какими нежными и осторожными они могут быть.

Поглаживая его безвольно лежащую кисть, я прошептала:

– Я сделаю все, чтобы ты жил.

Мы с Ярославом познакомились в университете, когда учились на одном – дорожно-строительном – факультете. Девчонки всегда обращали на него внимание, что неудивительно – высокий, спортивный, с выраженными литыми мускулами, кареглазый. Если бы у Ченнинга Татума и Джейсона Момоа мог родиться общий сын, это был бы мой Ярослав. Он уже в студенчестве был одним из тех парней – уверена, вам такие встречались, – которые заполняют своей бешеной энергетикой все пространство, в котором находятся. В их глазах словно полыхает огонь, но не сжигающий все живое вокруг, а согревающий, окутывающий и гипнотизирующий. Уже первого свидания было достаточно, чтобы понять, что эти прожигающие страстью глаза и ямочки на щеках – именно то, чего мне не хватает для полной картины жизни.

Я никогда не мечтала о раннем замужестве и наслаждалась вниманием парней, полагая, что хочу взять максимум удовольствия от своей условной свободы, хотя грань дозволенного моральными принципами никогда не переходила. Не знаю, в чем секрет моей привлекательности, но внимания мне всегда было более, чем достаточно. Увы, в моем лице нет ни капли аристократической утонченности, как, например, у Кейт Миддлтон, зато всегда была классическая, почти «хрестоматийная», врожденная женская сексуальность – большие голубые глаза, чуть вздернутый нос, пухлые губы, блондинистое каре. При миниатюрном росте достаточно длинные ноги и выраженные изгибы тела – «песочные часы» мне достались от мамы. Этакая сместь тела Дженнифер Энистон с лицом Скарлет Йохансон, но в холодном, «нордическом» исполнении.

Скорее всего, ничего не удивительного в том, что первый красавец факультета обратил свой взор на меня, не было. Но за красивой картинкой «идеальной пары» скрывалось много разных нюансов, которые нам приходилось преодолевать – например, родственники Ярослава, особенно его родная старшая сестра Жанна, не особо прониклись ко мне симпатией и не упускали возможности наглядно это продемонстрировать. Мы с мужем часто ссорились по мелочам, с трудом шли на уступки. Он частенько выходил из себя, и нашу ругань, скорее всего, слышали все соседи. Даже по истечении десяти лет отношений я не была уверена, что люблю его в том самом, «поэтическом» смысле слова. Ну, знаете, той самоотверженной любовью, которую показали в «Дневнике памяти» или «Привидении». Любовью, которая сильнее обстоятельств, времени и даже смерти. Я расценивала наш брак как вполне удачный союз двух подходящих друг другу людей – полное совпадение в жизненных целях, постели, чувстве юмора, отношении к быту. Никаких розовых соплей о вечной любви. Сплошная прагматичность.

Все изменилось в ту ночь, когда патрульная машина попала в дорожно-транспортное происшествие.

Этот несчастный случай заставил меня осознать, что без Ярослава я не хочу ничего, даже есть – хотя я такой страстный поклонник вкусной еды. Без него ни в чем нет ни смысла, ни удовольствия, ни радости. Наверное, это и есть самая настоящая любовь, когда тебе страшно смотреть в будущее без этого человека.