Лана Мур - Сбежать от тирана

Я слушала Лильку и не понимала, когда она успела так измениться? Кто напихал ей в голову всю эту чушь? А может, я действительно старомодная наивная дурочка, которая еще верит в любовь и верность, самостоятельность женщины и карьеру, а не быть всего лишь смазливым приложением к мужу?

Кажется, Лиля и Ксю видят этот мир совсем иначе, и он их полностью устраивает. Они хотят в нем жить и знают, как в нем жить.

А вот я, кажется, не знаю.

Я чувствовала себя рыбой, которую вытащили из привычной среды и бросили задыхаться на берегу.

– И что, у тебя получилось найти такого мужчину? Сомневаюсь, что они ходят в театр, чтобы высматривать симпатичных балерин.

– Еще и мальчиков танцоров, – прыснула Лилька. – Конечно, нет. Но бывают модные премьеры, композиции для ограниченного круга лиц. Это значительно повышает шансы найти такого мужчину. И у меня был такой. Вот эта квартира, например, – она обвела рукой спальню. – Да, не очень большая. Да, не в центре, но она моя, и это подарок. Вот только, – она тяжело вздохнула. – Он меня бросил. Такой же козел, как твой, залип на какую-то малолетку с подиума. Ладно, забудь. Я уже в поисках нового, и уверена, что он будет еще богаче и щедрее. Одевайся. Поедем в театр устраивать тебя на работу. Тебе сейчас надо приложить все силы, чтобы забыть своего придурка и начать новую жизнь. А я, по мере сил, помогу тебе в этом, – и чмокнула воздух около моего уха. – Слушай, у тебя красивые волосы. Такой оттенок, – она взяла еще влажную прядь и взвесила на руке. – Очень необычный. Красишься?

– Ну-у-у, немного оттеняю, – призналась я.

– Очень красиво. Не белый или желтушный, как у многих, кто красится в блондинку. Подозреваю, все эти крашеные мерлин монро порядком всем надоели, твой пепельный будет выгодно выделяться на их фоне.

– Мне просто самой нравится, – вытащила прядь из пальцев Лильки.

– Не накладывай много макияжа, – посоветовала она. – Впрочем, тебе это и не надо, – повернувшись, Лиля внимательно посмотрела мен в лицо. – Я уже и забыла, какие выразительные у тебя глаза. Правильно я сделала, что уехала из города и не стала с тобой состязаться.

Если ее смех и прозвучал натянуто, то разве что чуть-чуть.

– Все режиссеры мнят себя художниками и рассматривают нас как холст, на котором они могут нарисовать свою фантазию, а для этого холст должен быть чистым. Пойдем.

Вызывающе-алый фольксваген жук опять двинулся в путь. Мы влились в оживленный дневной трафик. К счастью, пробок не было, и двигались мы довольно споро.

– А ты счастливица, – подмигнула Лиля, тормозя у очередного светофора – Не помню, чтобы когда-то было такое свободное движение. Надо держаться поближе к тебе, глядишь, и мне перепадет немного удачи.

– Да уж, – невесело усмехнулась я. – Чего-чего, а удачи у меня с избытком.

Вспомнила отвратительную сцену в ЗАГСе, потом то, как Серж обошелся со мной в своей квартире – никому не пожелаю такой удачливости.

Но потом посмотрела на все с другой стороны – если бы успела выйти за него замуж? Он бы сломал мне жизнь. Лишил работы, родных, друзей, а потом наигрался и выбросил, как надоевшую ненужную вещь или запер бы в психиатрической лечебнице.

Если принять во внимание эту точку зрения, то, пожалуй, да, – я удачливая. Вовремя отделалась от такого козла. Теперь научиться бы определять их еще на подлете.

Загорелся зеленый, и мы поехали дальше. Широкие проспекты, шоссе, мосты и эстакады. Высотки, безнес и торговые центры – все блестело стеклом, подмигивало и зазывало яркими вывесками. Я уже представляла, как брожу с Лилькой по залитым светом галереям, заходим в бутики, а потом уставшие, но счастливые обедаем в уютном ресторанчике.

Скверы и парки с озерами, фонтанами, шезлонгами – бабуле здесь очень понравилось бы. Ведь она за всю жизнь ни разу не покидала родной город.

Вся эта суета и неугомонность действовали на меня как энергетик. Они придавали сил и заряжали энергией. Казалось, что сейчас я могу оттанцевать несколько спектаклей без перерыва.

– Ой, смотрю, и глазки заблестели, – покосилась на меня Лиля. – Да, этот город заряжает. Я тоже здесь стала совсем другим человеком. Вливайся.

Резко выкрутив руль, она свернула с широкого шоссе в узкий и зеленый переулок. Попетляла между домов и припарковалась во дворе.

– Ну вот, приехали, выходи.

Распахнула дверь и аккуратно поставила стройные ножки на удивительно ровный асфальт.

– Это, конечно, не Большой и даже не Кремлевский, но это театр. Столичный театр.

Лиля захлопнула алую дверцу, придирчиво осмотрела автомобиль и вздохнула.

– Это тоже подарок бывшего. Жаль, свалил раньше, чем вытрясла из него что-то более приличное, – скривилась она.

– А самой купить? Можно ведь подержанную или в кредит, – предложила я.

– Смеешься? – Лиля удивленно хлопнула густыми нарощенными ресницами. – Я что, похожа на лохушку, самой покупать? Ничего, скоро подцеплю кого-нибудь и выдушу из него новую машинку. Больше не буду мелочиться. Ладно, хватит болтать. Пойдем устраивать тебя на работу.

Она подхватила меня под руку и провела через служебный вход.

Служебные помещения: костюмерная, пропахшая лежалой тканью утюгом и паром, гримерки, благоухающие духами и лаком для волос, репетиционные залы, целиком состоящие из света и зеркал, хранилище декораций – целый тайный мир, скрытый от обычных зрителей, наполненный болью, трудом и потом, но и радостью от победы над сложным элементом.

Зрители приходят на спектакль и на несколько часов забывают о реальности, попадая в сказку, состоящую из музыки и пластики, но не знают, сколько трудов было вложено, чтобы сказка стала возможна. И мне всегда нравилось ощущать себя причастной к созданию этого невероятного, несуществующего, но неизменно притягательного мира.

Все деньги мира не могут сравниться с этим чувством.

Нет, теория Лильки неправильна. Мы изматываем себя многочасовыми тренировками, сбитыми в кровь ногами, растянутыми связками и, возможно, более серьезными травмами совсем не для того, чтобы подцепить богатенького мужика.

– Пойдем, как раз репетиция заканчивается, – Лиля тянула меня дальше, на сцену.

Мы остановились в кулисах, и я не сводила восхищенного взгляда с девушки, длинными прыжками описывающей на сцене широкие круги.

Бледное лицо блестит от пота. Несколько крупноватый нос с небольшой горбинкой, острый подбородок – это все, что я успела рассмотреть. Белые волосы стянуты в тугой пучок, а более короткие прядки удерживаются эластичной черной летной.

– Легче! Лече! Что ты как бегемот распрыгалась! Сцену проломишь! – кричал худой и жилистый хореограф в трико и майке. – Говорил, садись на диету! Скоро ни в один костюм не влезешь! Ладно! Хватит! Не могу на это смотреть! Брысь отсюда. Чтобы к завтрашней репетиции сбросила минимум полкилограмма, а то скоро живот будет о коленки биться.