Дмитрий Вересов - Медный всадник

Уже на следующий вечер зашел навестить. Альбине сначала показалось, что он принес вести о муже, поэтому она не выставила лейтенанта за дверь. А лейтенант был незатейлив – никаких признаний в любви и полевых цветов. Он и так не сомневался, что получит все, что хочет. Кто она такая, в конце-то концов?!

Альбина, наконец, все поняла и испугалась. Испугалась не столько за себя, сколько за Олега, на котором вертухай мог потом отыграться за отказ. Тут на счастье вошла без стука Анна Степановна и, мигом сориентировавшись в обстановке, поспешила на помощь растерянной Швецовой.

– Зачем пришел?! – спрашивала она, встав между ним и Альбиной и защищая ее с такой материн-ской уверенностью, что наглый лейтенант смешался, видимо, решив, что они и правда состоят в каком-то родстве. А это давало Анне Степановне определенные права. Не говоря уже об ее собственном стаже поездок в зону.

В общем, лейтенант стушевался, а Анна Степановна продолжала теснить его к дверям.

– Я, вообще-то, насчет свидания пришел сказать! – сообщил он с порога, глядя на Альбину через плечо защитницы. – Будет вам свидание, готовьтесь!

И она услышала, как он недобро хохотнул на крыльце.

– Сволочь! – прошептала Альбина, стиснув кулаки.

– Ну, ну, успокойся, – пробормотала Анна Степановна, не глядя на нее. – Давай лучше почифирим.

Марлен Вихорев в шутку называл чифирем крепкий чай, который Альбина имела обыкновение заваривать во время сдачи экзаменов. Анна Степановна предложила ей попробовать настоящий чифирь. Особый колорит напитку придавала железная кружка, в которой он был заварен. Японские мастера, как известно, подбирали узоры чайных чашек по строгим канонам, орнамент должен был соответствовать орнаменту на стенах чайной комнаты, иначе удовольствие от чайной церемонии равнялось нулю. Чтобы почувствовать чифирь, его следовало пить именно из такой кружки, в поганом бараке. Впрочем, Альбина никакого удовольствия все равно не получила. Обжигая пальцы, она робко попробовала темную жидкость и почти сразу, поблагодарив, вернула хозяйке. Анна Степановна усмехнулась, и допила, слегка только морщась.

– Вот так они и развлекаются там, сердешные! – сказала она.

Теоретически Олега должны были выпустить на свидание в барак, но лагерное начальство почему-то решило, что первая встреча должна произойти на территории лагеря, в специальной комнате с простым столом и парой скамеек. Как потом выяснилось, на то были причины. Альбине, переступившей порог этой комнаты, показалось, что теперь и она сама угодила в заключение, неизвестно за какие грехи.

В первое мгновение она его не узнала. Олег осунулся, подурнел настолько, что не был похож на себя прежнего. Альбина едва сдержала крик. Он сел напротив, мрачно глядя на нее.

– Здравствуй, – не сказала, а выдавила она, проглотив комок в горле.

Молчание было тягостным. Олег дышал шумно, словно только что пробежал небольшой кросс. И никакой радости не отражалось на его лице. Он был плохо выбрит, и Альбина даже на расстоянии явно ощутила несвежий запах изо рта. Похоже, Швецова совершенно не волновало, как он будет выглядеть при встрече с женой. Это читалось и в его взгляде. Казалось, он даже раздражен ее приездом. Альбина ничего не понимала.

Они должны были обнимать друг друга, шептать ласковые слова, целовать. Но этот человек был чужим. Он даже держался как-то по-другому. Прежний Олег Швецов всегда несколько простодушно расправлял плечи – мол, смотрите, каков я! Демонстрировал фигуру, приводившую в восхищение молодых девчонок. И Альбина ревновала его, иногда в шутку, иногда всерьез.

Человек, которого она видела сейчас, никакой ревности вызвать не мог, только жалость.

Это был не ее любимый. Его подменили. Олег сидел, склонив голову, иногда пытался выпрямиться, но снова прятал голову в плечи. Словно боролся с самим собой, и это выглядело страшно.

– Не нужно было приезжать! – наконец, сказал он зло. – Я же не просил!

Альбина нервно комкала подол платья. Щеки ее пылали от обиды и гнева.

– Что с детьми? – спросил он, закуривая.

Курил он тоже как-то иначе, чем раньше. Затягивался жадно, словно это была последняя сигарета в его жизни. Учитывая дефицит сигарет даже на воле, его можно было понять, но этот штрих дополнял общую жуткую картину.

– Все хорошо, – сказала Альбина. – Они в лагере сейчас…

Она так много хотела ему рассказать. О том, как они устроились на новой квартире, о том, что она не сдается. У нее в запасе была, как у Шехерезады, тысяча историй: о переезде, о детях, о Славике и армянах. Но внезапно она поняла, что ни одна из этих историй его не интересует. Он теперь принадлежал к какому-то другому миру. Здесь, за колючей проволокой, людей действительно перевоспитывали, только не в том смысле, в котором это слово обычно употребляют.

– Вот, – она стала рыться в сумочке, вытащила снимки малышей на детской площадке.

Последнее магическое средство.

– Как там он? – спросил вдруг Олег, сигарета уже догорела – табак в эпоху перемен стал заметно ниже качеством. Он прикурил другую от окурка.

Средство не подействовало, фотографии остались не востребованы. Олег скользнул по ним взглядом и даже не пытался изобразить заинтересованность – бросил на стол.

– Кто? – не поняла Альбина.

– Александр, – сказал Олег.

Альбина подумала, что он, вероятно, до сих пор надеется, что Переплет вытащит его.

– С ним все в порядке, – сказала она. – Мы давно не общались.

Олег вытер губы.

– Да почему же? – спросил он с гадливой улыбкой. – Не стесняйтесь!

– Подожди, подожди, подожди! – повторяла она, как заклинание. – Я не понимаю ничего. Что ты хочешь сказать, Олег? Милый…

– Тебе не понятно?! А я ведь давно все понял! – выкрикнул он вдруг истерично. – Все было нарочно подстроено, чтобы меня убрать! Все я теперь про тебя, сучка, понял! Лучше бы вы меня убили, сволочи! Ты и твой Саша!

Альбина опешила. До сих пор ее раздражала почти анекдотичная слепота мужа в том, что касалось Переплета. Теперь же, задним числом, он либо прозрел, либо все обдумал на досуге и сделал категоричные выводы, столь же нелепые, сколь нелепым было его благодушие тогда, раньше.

– Дай-ка! – он вдруг выхватил ее сумочку и одним движением вытряхнул ее на стол.

Фотографии слетели на пол. Альбина вскрикнула.

– Что ты делаешь?!

В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, открыли. Похоже, вертухаи стояли там, в коридоре, дожидаясь развития событий. Олег выхватил из рассыпавшихся по столу вещей маникюрные ножницы и со звериным воплем принялся полосовать свои руки – вдоль вен.

Его вытащили из комнаты, матерясь и колотя за кровь, которая забрызгала форму. Олег продолжал реветь и в коридоре: