Елена Феникс - Демонократия, или Охота на ведьм по-русски

…Промозглая Москва равнодушно швыряла в лицо комья снега. Я брела по улицам. Злые слезы стыли на щеках и тут же отлетали градинами. Я была никому не нужна. Ни здесь, нигде. Оклеветали. Предали. Родина дала мощный пинок: катись, журналистка, и молись, что жива. Выкатилась. И умерла. Я есть и – меня нет. «Ты должна написать книгу об этом!» – твердит подруга Ольга. Написать не проблема. Но как быть, если автор – живой труп? Возродиться? Как птица Феникс?! Наверно. Вот пусть она и станет моим псевдонимом – Елена Феникс. Настоящее же мое имя пусть останется там, куда его закопали…

Муж сонно ощупал на постели место рядом с собой и, коснувшись моего бедра, удовлетворенно уснул. Я тоже не заметила, как задремала. Это было редкое и интересное состояние – что-то между сном и забытьем. Кто-то его именует просон, кто-то – астрал.

… Скрипнула балконная дверь, и со стороны улицы в мою квартиру на 9-ом этаже шагнул мужичонка. Эдакий булгаковский, вульгарно-расхристанный персонаж. Аршин с кепкой. На голове – фуражка-лужковка, воротник куцего коротенького пальтишки поднят и виден только остренький нос и хитрые мелкие глазки. Я чуть приподняла голову с подушки и посмотрела на него. В ту же секунду перед моими глазами проплыло слово, написанное изумительно красивым, даже не каллиграфическим, а вензельным почерком. Я поняла, что это слово очень важное, его надо непременно запомнить и впилась в него взглядом: «КАИАФА». Сильно забилось сердце, в глубине души началось странное волнение, почему-то в голове отстучали слова: «Это – проклятие?!».

Я с усилием разомкнула глаза. Муж безмятежно похрапывал рядом. Балконная дверь заперта. Никакого мужичонки не было. И только эти шесть букв пульсировали в мозгу. Тело стало ватным и провалилось в теперь уже настоящий сон.

Утром первой мыслью было то слово. Оно вспомнилось не сразу. Его значение и вовсе было непонятно. Взгляд уперся в толстую Библию в книжном шкафу. Я чувствовала, что ответ – там. Но Библию я не читала. Открыла методом наугад. Взгляд выхватил слово Кириафаим. Не то. Надо прочесть святую книгу. Это диктовал какой-то глубинный страх. С того дня он временами цепко брал за горло костлявыми пальцами, рождал депрессию без особых на то причин. Я чувствовала, что в моей весьма благополучной доселе жизни, что-то незаметно меняется. Это что-то еще никак себя не обнаруживает, у меня еще есть все – любимая работа, семья, два прекрасных сына, друзья… Но чернота уже идет по пятам, чернота разрушающая, как проклятье.

Я нашла слово «Каиафа» в Библии спустя 8 лет, когда уже потеряла все – и работу, и семью, и друзей, и самоё ощущение жизни. Каиафа звали первосвященника, который обрек Иисуса на распятие, на смерть. «И к злодеям причтен» – было написано у него на кресте…

Через неделю после явления мне «Каиафы» я разошлась с мужем. У меня остались только двое сыновей и три работы. Я вела информационно-аналитическую программу на местном телевидении, работала помощником депутата Госдумы России и собственным корреспондентом газеты «Ставгородская правда».

Телевидение было крупным завоеванием мелкого Энска. Кустарные – на первых порах – передачи смотрел с замиранием сердца весь город. Центральные каналы были по боку. Местное ТВ показывало своих. Косноязычных, не припудренных, родных. С тем сидел на горшке в детском саду, с этим бузил в школе, этому набил морду по пьянке, с той спал, и вон с той – тоже. Когда пошли прямые эфиры и с экрана полилась нормальная речь политиков, Энск горделиво тряхнул своей 220-летней сединой: не лыком шит!

Телевизионная слава обрушилась на меня со становлением казачьего движения. Однажды, уже ближе к 12 часам ночи, в квартиру настойчиво позвонили. В дверях стояли три казака в папахах, бурках и с чем-то наперевес (оружие в 1993 году казакам еще носить не разрешалось).

– Лена, нам надо срочно выйти в прямой эфир! Помоги.

– Да как же я это сделаю? Я не директор студии.

– Мы обойдемся без студии, залезем на телевизионную вышку и сделаем обращение к народу прямо через ретранслятор.

В технике я была не сильна, несмотря на свое высшее техническое образование, но стоять в стороне от явных политических эксцессов мне было непозволительно. Оставив сынов дома, я собралась и шагнула в ноябрьскую промозглость.

Двое казаков лихо взбежали на телевышку, я осталась топтаться внизу и могла только представлять, как перепугался оператор при виде грозных, усатых громил, которые возбужденно требовали свободы слова. Спустя несколько минут казаки слезли с вышки весьма довольные и повезли меня на центральную площадь города, куда съехались представители казачества Юга России. Зрелище было из ряда вон. Посреди площади горел огромный костер, из таких, какие зажигали в пионерских лагерях на открытие-закрытие сезона. По всей площади стояли большие автобусы и дружно гудели. Терцы, кубанцы, донцы толпились вокруг костра, что-то бурно обсуждая и кого-то намереваясь «валить». Со мной был телеоператор Юра Студеный, который снимал на камеру нестандартное действо: Энск становился политическим центром Юга России, точкой пересечения общественных интересов, казачьей вольницей и борцом с коррупцией!

В эту ночь казаки с телевышки «свистали» горожан на площадь для поддержки своих инициатив по снятию с должности начальника Энской милиции Матросова. Здание милиции расположено аккурат на той же площади, где сейчас пылал костер, и кипели страсти. Милиционеры метались по кустам, не зная, как реагировать на происходящее. Начальник ОВД заперся в кабинете и связывался с вышестоящими. Обстановка нагнеталась. Казаки скандировали «Долой!».

Причина их внезапного съезда имела вполне политический аспект и позже была одобрена и поддержана властями: из Энска в Армению ушли несколько автоэшелонов с мукой, на что было выдано разрешение стражами порядка. Усмотрев в данном факте разграбление энских закромов и некий сговор милиции с представителями криминализованной национальной верхушки, казаки грозно выступили единым фронтом против.

Мы с оператором Юрой еле протиснулись в закуток в здании ОВД и через решетку пытались добиться явления народу начальника милиции: казаков и подтягивающийся после телепризыва народ надо было успокоить.

Пахло бунтом и беспорядками. Матросов спустился из кабинета и сказал мне в микрофон несколько слов, из которых было ясно, что высшее областное руководство еще не решило, что делать с распоясавшимися казаками, чем их умаслить и как притушить скандал, который завтра выстрелит в центральных газетах.