Цзэдун Тао - Священная война

– Эх, мама, мама, ну разве женщина может знать, как починить такую сложную вещь! – с досадой воскликнул Ван Юань. – И не дочь она вовсе, а только племянница.

– Так это правда? – мать вмиг побелела. – Так что ж мы не приняли её, как подобает славной дочери великого Чингисхана! Ты совсем у меня болван неотесанный! Что она теперь о нас подумает!

– Ах, оставьте, мама! – махнул рукой Ван Юань, но было уже поздно.

Мать хлопнула в ладоши, в юрту вбежали слуги. Что она им сказала, было не слышно, но они тут же заметались по куреню, словно дикие осы. И этот рой увеличивался прямо на глазах.

– Мама, она еще только моя невеста… Ну не могу же я заставить ее почистить мне коня, например. Вот станет женой, тогда и будет чистить твои казаны, —ворчал совсем раздосадованный Ван Юань, видя, как эти казаны натирают до блеска. – Пусть пока поскачет…

– Ты совсем с ума сошел, сынок! – ужаснулась мать и огрела его бронзовым китайским подсвечником, первым, что попало под руку.

Ван Юань выскочил из маминой юрты, взглянул и вмиг лишился дара речи: весь курень стоял на коленях перед Наргиз, уткнувшись головами в землю.

– Ты почему не сказала мне сразу, что ты внучка Чингисхана? – спросил Ван Юань, помогая Наргиз слезть с коня, хотя в этом не было никакой потребности.

– Племянница, – кокетливо уточнила девица. – А внучка я – Хорезмшаха.

– Пошли, внучка-племянница, знакомиться с маминым казаном!

Ван Юань схватил Наргиз за руку и бесцеремонно потянул ее в материнскую юрту, словно козу.

Стоит заметить, Наргиз упиралась только для виду, ей приятно было чувствовать, что Ван Юань поступает с ней, как настоящий мужчина. До этого мужчины боялись даже встречаться с ней взглядом.

– Вот, мама, вам помощница на старость, – произнес Ван Юань, вводя Наргиз в юрту. – Приказывайте смело, хотя она мне еще и не жена.

Мать чуть не лишилась чувств, Наргиз ее сразу поддержала. Женщины тут же упали на колени и долго кланялись друг другу по древнему китайскому обычаю. В конце концов, мать сняла с себя золотой крестик и повесила на шею Наргиз – обе обнялись и расплакались.

Императорскую повозку починили, в сотне Налгара оказались настоящие кузнецы-умельцы, да и сам он хорошо разбирался в механике. Степь сейчас была далеко не так проста. Из всех округ в нее стекались «рукастые» люди: купцы из Византии привозили сложные чертежи и по ним создавались стенобитные и метательные машины, а из Поднебесной доставляли коляски, которые сами измеряли расстояния. Это как раз и была одна из таких. Правда, после монгольского ремонта измерять она уже ничего не умела, но катилась хорошо. В то же время курень Ван Юаня закатил пир горой – поводов было более чем достаточно. Мало того, что их посетили сразу Солнце и Луна, Наргиз, внучатая племянница Чингисхана, оказалась еще и невестой. Такое родство даже рабов в курене ставило вровень с нойонами. Правда, в этом курене рабы и ранее не чувствовали себя ущемленными: люди, прибывшие сюда из Поднебесной, жили, словно одна большая семья. К тому же, их всех сразу крестили в христианскую веру. А какое может быть между братьями и сестрами превозношение? Матушку Ван Юаня, управлявшую куренем, так как мужчины, участвуя в походах, постоянно отсутствовали, почитали за святую. Впрочем, она и была такой, кроткой и мудрой, истинной христианкой. Но теперь возгордились сразу все. А когда Наргиз вытянула и показала золотой мамин крестик, висевший у нее на шее, курень возликовал: «С нами Бог и каган – кто устоит против?».

– Может, ты поспешил, назвав меня невестой, – сказала Наргиз, сидя на белой кошме за праздничным столом. – Но я бы желала ею быть.

– Пускай… Ведь нет ничего невозможного у Бога. Даже если нам суждено умереть раньше, эти добрые люди запомнят нас такими. Ты же знаешь, я с тобой с первого взгляда.

– Знаю, – кротко ответила Наргиз. – И все же я не твоя жена.

– Не стоит пустыми домыслами огорчать такой праздник, – улыбнулся Ван Юань. – Пусть ты даже трижды пророчица, у Бога всегда найдется бесчисленное множество решений. Таких… таких решений, которых человек даже не ожидает. Я очень жалел, что отец не взял меня в поход, я так желал увидеть далекую родину своими глазами. И сколько рассказов о ее дивных красотах я здесь переслушал от этих людей. Я даже возроптал на Небо… А вот как все обернулось.

– Ты еще увидишь свою родину, – пообещала Наргиз.

Ее взгляд чуть дрогнул и почти без боли прошел насквозь. И в тот же момент на глаза Ван Юаня накатили слезы – она глядела в душу так, как смотрят Ангелы, соединяя в себе Небо и землю, время и пространство, касаясь вечности этой самой души, ведь душа в человеке бессмертна, и стоит только в нее заглянуть, чтобы увидеть сразу все тысячу жизней и бесконечность, лежащую впереди. Но если б не было там Любви… Но если б в этом взгляде не было Любви, его можно было бы снести без проблем, обратить сказанное в шутку, в пустоту… А так – Ван Юань зарыдал, как дитя, склонив свою голову Наргиз на плечо, и она гладила его по голове, словно маленького ребенка, а собравшиеся недоумевали. Но Наргиз легким движением руки указала на трапезу – праздник продолжается! И люди облегченно вздохнули. Ведь многие здесь сидящие помнили Ван Юаня еще ребенком, бегавшим с прорехой между ног… А что взять с маленького дитяти?

Глава 7

Травы поднялись где-то даже в рост человека; над ковыльной степью, покачиваясь, плавали монгольские всадники, провожая солнце к закату. Стада утучнели, как и люди; в предгорьях Тянь Шаня развелось много дичи – раз по разу устраивались ханские облавные охоты, и в них попадали не только звери. Войско постоянно пополнялось новыми людьми – охотниками и пастухами, остатками славной каракиданьской армии гурхана Елюй Даши, потомками царственной империи Ляо 31.

Хан Хулагу не спешил. Передовые дозоры далеко уходили за перевалы, но основные силы только к осени вышли к границам монгольской степи, предварительно «добрав веса» – коней, людей и провианта. К этому времени по всему маршруту следования были заготовлены огромные склады продовольствия и фуража, наведены переправы, разбиты места стоянок. А где-то в авангарде уже разил врага бесстрашный баурчи Китбуга – найман, ревностный христианин, – проверяя камнеметами крепость стен Гирдекуха и Михрина 32.

– Так ты говоришь, что ваш даосский император Узунг изгнал Будду из Поднебесной, а заодно и Христа; как же тогда в твоей стране процветает буддизм, откуда сотни монастырей, буддийских статуй и пагод? Те, кто побывали там, говорят, что местное население поголовно исповедует буддизм.

Хан Хулагу полулежал на подушках в своем походном шатре, как всегда с чашкой чая в руке; возле него в ряд, полусогнувшись, стояли китайские учителя со свитками в руках, объясняя по очереди отдельные места из своих мудреных писаний.