Елена Арсеньева - В пылу любовного угара

Лиза и отец Игнатий переглянулись, и она поняла, что до старика дошла опасность их положения. Тот даже побледнел, не зная, что ответить полицаю. И тут, словно по мановению волшебной палочки, зазвучали шаги на лестнице, и в комнату вошел… Петрусь. У него был усталый вид, глаза провалились, видно, мало приходилось спать, осунулось и заросло щетиной лицо, рубаха была грязной, а все же никогда еще не казался он Лизе более желанным, более любимым, чем сейчас. Она даже о своих бедах забыла. Смотрела на него и думала – да как же можно было просто помыслить уйти от него, покинуть его?

– Здорово, Илюха, здорово, Савичев! – за руку поздоровался Петрусь с полицаями. – Что вы тут злобствуете, словно мусора советские? Отстаньте от девушки. Нет у нее никакого аусвайса и быть не может, потому что ее документы я сам позавчера на перерегистрацию унес. Она с мужем развелась и фамилию меняет обратно на свою, на девичью. Была Иванова, стала Петрова.

Лиза тупо порадовалась тому, что Петрусь не придумал какие-нибудь более сложные фамилии, запомнить которые у нее не хватило бы сейчас соображения. А еще она подумала: неужели кто-то в такие времена может разводиться? А впрочем, если люди могут влюбляться, то, наверное, и жениться могут, и разводиться… Жизнь идет. Банально звучит, зато верно.

– Ну, коли так, мы пойдем, – сказал тот полицейский, которого звали Илюхой.

– Топайте, ребята, – кивнул Петрусь. – Меня на один денек на побывку домой отпустили, а завтра снова в казарме встретимся.

– Ну, если это ваша знакомая, – хозяйка неприязненно поглядела на Лизу, – то пускай живет день или два. А я пойду домой. Только вот что скажите: вы моего племянника Анатоля не видели? Может, сказал, куда ушел?

– Да мы с ним «здрасте» и «до свиданья», – пожала плечами Лиза, чувствуя, что пора и ей внести свою лепту в общее вранье. – Ничего он нам не сообщал.

Отец Игнатий кивнул, Петрусь промолчал.

– Ну, появится он, несчастный гуляка! – погрозила в пространство кулаком Наталья Львовна и пошла на крыльцо.

И тут же у Лизы подкосились ноги, потому что она услышала, как один из полицейских брезгливо говорит во дворе:

– Что-то, хозяйка, из той вон крапивы у вас смердит. Кажись, труп там гниет. Может, собака сдохла?

– Боже милостивый! – возопила хозяйка. – Да что ж такое? Ни на денек нельзя из дому отлучиться, обязательно гадость какая произойдет! Не понос, так золотуха!

– Травищу бы выкосить надо, – наставительно говорил Илюха, – а то тут целый партизанский отряд спрятать можно.

– Я говорил пану Анатолю, – поддакнул Петрусь, высунувшись из окна. – Он даже пленных хотел взять из лагеря, чтобы очистить тут все, да так и не взял.

– Завтра же сама в лагерь пойду, – деловито засучила рукава хозяйка. – Не извольте беспокоиться, господа полицейские, через день тут все очищено будет.

И она с полицейскими наконец-то сошла с крыльца.

– Господи… – пробормотала Лиза, закрывая глаза руками. – Нескончаемый кошмар какой-то. Как же я перепугалась! До чего же вы оба вовремя появились.

– Да уж, – хмыкнул Петрусь, закрывая окно. – Очень удачно вышло, что меня сегодня на побывку отпустили. Сегодня же пятнадцатое. Как по заказу! Я сразу в ломбард, к отцу Игнатию, думаю: мало ли что, а вдруг… Ведь пятнадцатое! Смотрю – и в самом деле… Мы втроем и пришли.

– Втроем? – удивилась Лиза. – А где третий? И при чем тут пятнадцатое число?

– Сейчас все тебе объясним, – подал голос отец Игнатий. – Именно на пятнадцатое число каждого месяца назначена встреча со связным из отряда. Если Лизочка вовремя не давала условного знака, в ломбард должен заглянуть человек, узнать, как и что. Два месяца никого не было, мы уже и ждать перестали, а сегодня… Заходите, товарищ Ивлев!

В сенях послышались шаги, и в комнату вошел человек в черном потертом и помятом костюме. Лиза подумала, что он, наверное, до сих пор прятался за лестницей, чтобы не попасться на глаза хозяйке и полицейским. На их месте она непременно спросила бы у него документы – вид у него уж очень подозрительный…

Она посмотрела на «товарища Ивлева» с отвращением, а тот уставился изумленно:

– Ты? Глазам своим не верю! Лиза?!

– Здравствуйте, товарищ Баскаков, – угрюмо проговорила она, отворачиваясь.

Все. Кончено.

Вот теперь она точно пропала.

И никто не спасет.

Алёна так и ахнула. Вот тебе и образ беспристрастного иностранца! Треснул образ по всем швам! А еще Алекс, помнится, упоминал, что всю жизнь работал в разведке. Ничего себе… Да с таким напарником подстрелят, едва выберешься из окопа.

Столетов отпрянул, забормотал растерянно:

– Какие у вас основания… у нас проверенная экспозиция… у нас… Что вы несете?! И почему вы говорите по-русски? Вы что, не интурист?

– Успокойтесь, я в самом деле прибыл из Дрездена, – махнул на него рукой Алекс. – Но летом сорок второго года я некоторое время служил в Мезенске в составе интендантской службы. И был близко знаком с девушкой, носившей фамилию Петропавловская. Потому со знанием дела заявляю: вот это не она. – Вернер показал на нежное треугольное личико с большими беззащитными глазами.

– Как не она?! – возопил Столетов. – Да вы только поглядите, вот же ее детские фотографии! Там же сказано… Как не Петропавловская?!

– Очень может быть, что эта девушка и в самом деле была в Мезенске и даже, – Алекс Вернер недоверчиво хмыкнул, – имела отношение к священнику Игнатию Петропавловскому, однако я не раз видел совсем другую рядом с ним и с этим молодым человеком, – немец ткнул пальцем в лицо Петра Мазуренко, и Алёна вдруг поняла, что Алекс когда-то ревновал ту, другую Лизу к парню. – Она называлась фамилией Петропавловская, у нее был аусвайс, в котором так и было записано, я сам помогал ей получить его. Но это была совершенно другая женщина. Вот она. – Он вынул из внутреннего кармана плотный конверт и достал оттуда снимок. – И именно она взорвала мезенский мост, погибла там вместе со священником и с Петром. Нет, сколько помню, его называли не Петр, а Петрусь. Да, вот именно, Петрусь. – В голосе Алекса Вернера снова зазвучали нотки ревности, не расслышать которые мог только глухой, а потому и Алёна, и Столетов сначала посмотрели на немца и лишь потом на фотографию, которую он держал в руках.

Это была не копия, а именно очень старый снимок, но заламинированный. В самом деле, совсем другое лицо! Кудряшки вокруг лба, четкий очерк губ, крепкий, круглый подбородок. Глаза тоже большие, но форма и выражение их совсем другие, чем у Лизы Петропавловской-Григорьевой. Красивая девушка. Слов нет, очень красивая! Не томно-печальная, как первая Лиза, но все-таки что-то трагическое, некая обреченность видны в линии губ, в прищуре глаз. Или это просто кажется, потому что известно: она погибла, погибла трагически… или героически (трактовать можно как угодно).