Святослав Тараховский - Занятие для идиотов

Бар – алтарь киношного духа. Там возникают и гибнут великие идеи, там чествуют героев и пропивают несостоявшиеся судьбы тех, кто подавал большие надежды.

Об этом подумал Натапов, переступив порог бара в Доме кино.

Заведение открывалось в двенадцать, пять минут первого людей в нем почти не было. Девушка за стойкой протирала салфеткой стаканы и рюмки, уборщица-азиатка домывала пахучей шваброй паркетины пола. Пейзаж освежала пара интеллигентных, слетевших с круга киноалкашей и троица вгиковских студенток-прогульщиц, одна из которых то и дело оглушительно и умно хохотала.

«Не Майская», – подумал о ней Натапов и занял выгодное для обозрения место под старинной киноафишей «Войны и мира», запечатлевшей наивную артистку Савельеву в образе наивной Наташи Ростовой.

Пока не было Майской, Натапов, желая расслабиться к разговору, заказал себе полтинник коньяка «Дагестан». Это было верное решение, коньяк свободно проник в нутро, и душа в нем расположилась удобнее. Взглянул на часы: четверть первого. Майской не было.

Натапов почувствовал нервами, что требуется кофе. Заказал, заглотал, добавил коньяка, взглянул на часы. Половина первого. Майская не объявлялась. Все стало на свои места.

«Пей дальше, Кирюха, – распорядился собой Натапов. – Пришел – пей. Не было никакой Майской. Какая-то сука тебя развела. Нормально; значит, таковы правила. Хорошо начинается твое кино».

– Привет, драматург! – услышал он над самым ухом, по-человечески дернулся в сторону, обернулся и увидел рядом с собой глаза без краски, энергичное лицо и пушистую, коротко стриженную голову. – Полчаса за тобой наблюдаю – никакой реакции. Хоть бы оглянулся!

Врет, подумал Натапов. Опоздала и сочиняет. Фантазирует на ходу. Режиссеры, наверное, все такие. Врать и вранье художественно оправдывать – вот что такое режиссер.

– Здравствуйте, Елена, – привстав, сказал Натапов.

– На «ты», Натапов, на «ты», – сказала Майская, и блик солнца блеснул у нее в глазах. – Садись, кинописатель. Угощай.

Он предложил ей коктейль.

– Нет, – сказала она, – коньяк.

Он принес две рюмки.

– Давай, – сказала она.

Они чокнулись.

– В глаза, в глаза, Натапов, – сказала она, – когда чокаешься, надо смотреть в глаза.

Он невольно подчинился, посмотрел; глаза были карие, смешливые, но в них был не один только смех, что-то намешано еще. Что? Он пока не разобрал.

Сделав длинный глоток, Майская поморщилась от крепости и удовольствия.

– Натапов, откуда ты взялся? Я тебя раньше не слышала, не видела, не знала. Это твой первый сценарий?

– Не считал.

– Ясно. Сразу тебе скажу – сценарий говно.

– Согласен. Мне дали только вторую премию, – сказал Натапов.

– Успокойся, я буду его снимать.

– А смысл?

– Режиссеров не знаешь. Запомни, когда сценарий хвалят, его, как правило, не снимают. Сценарий просто супер, говорю я в таких случаях, но, извини, старик, я сейчас не готова или что-нибудь типа того. Но если в сценарии хоть одна строчка меня зацепила – тогда да, тогда я первая, схвачу в зубы и не отдам. Твое здоровье, Натапов. Сценарий мой.

Снова чокнулись, выпили; Натапов немного воодушевился, Майская достала сигареты.

– Тут нельзя, – сказал Натапов.

– Пошли б они все, – сказала Майская. – У меня электронные.

Курила электронные, балдела как от настоящих; чуть закатывая от удовольствия глаза, улыбалась Натапову. «Ничего особенного, – подумал Натапов. – Эмоциональна, женственна, реактивна. Дело с ней иметь, наверное, трудно, но можно. И пьет вроде бы неплохо». Он прикинул остававшиеся в кармане деньги.

– Еще?

– Возьми.

Чокнулись. Глаза в глаза. Глотнули.

Он попытался представить происходящее со стороны.

«Где я? – спросил он себя. – В тайге? В пустыне? Отсыпаю откосы? Отрываю кюветы? Бетонирую полотно? Спокойно, Натапов, ты в баре, вокруг киношники. Ты, долбаный инженер-дорожник, по случаю квасишь с настоящим режиссером, лауреатом, и она просвещает тебя о том, какой замечательный у тебя сценарий. Практически вы уже делаете кино потому, что, как ты понял, болтовня о кино занимает девяносто процентов всего кинопроцесса. Ты счастлив, Натапов? Счастье есть состояние души – ты счастлив, Натапов? Теперь понимаешь, что такое настоящая жизнь?»

– Из твоего лесника я буду делать Христа, – вдруг сказала Майская.

– Кого?.. – Натапов икнул. – Пардон.

– Иисуса нашего Христа.

«Ой, – прозрел Натапов. – Тут не чистая эмоция, тут, похоже, дурдом».

– Я пока не врубаюсь.

– Возьми мне еще.

Натапов быстро принес еще и ей, и себе.

– Смотри, – сказала Майская. – Как истинный Христос он радеет о спасении всего человечества. Как истинный Христос приносит себя в жертву ради людей и всемирной идеи. Прикинь, как такой подход глобально поднимает твою тему. Натапов, ты сам так написал героя, ты чего, Натапов?

– Лена, он простой мужик!

– Христос тоже был простым иудейским мужиком.

– Он в сапожищах, в бороде, в избушке, в Тьмутаракани. Он трескает водку, жрет грибы и кроет матом. Он любит лес, он кладет на людей!

– Он будет настоящим Христосом! Иначе, Натапов, мне снимать неинтересно, смысла нет. Извини.

– Разбежались. Не вопрос, – сказал Натапов и вспомнил завет Лунгина не уступать режиссерам ни пяди.

Майская глотком прикончила «Дагестан».

– Ты смотрел мое кино о школе?

– Сильная вещь.

– Там тоже все утроено, преувеличено, доведено до абсурда. Это художественный прием, Натапов. Для максимальной выразительности, глубины, катарсиса.

– Катар… Как ты сказала?

– Не торгуйся, Натапов, кто ты такой?

«Кто я такой? – повторил про себя вопрос Натапов. – Вообще-то я нуль. Нуль со второй премией».

– Мне не сапоги его интересны, не то, как он водку глушит и кладет на людей, – знаешь, для чего я делаю из него Христа? Я скажу.

– Обожди, дай глотнуть.

– Я хочу в картине поговорить о российской духовной жизни – вот для чего мне Христос! Вся наша духовность – именно от Христа, в твоем говне это меня зацепило! Слушай, Натапов, я что-то долго тебя уговариваю. Я знаю: рыжие все упрямы, но ты вообще-то хочешь, чтоб я сняла твой сценарий?

«Тяжелый случай, – подумал Натапов. – Прессует, как бульдозер щебенку, полный абзац».

– Насчет хочу-не хочу вопрос умный, – сказал он. – Результат недопоя.

– Тогда молчи. Любой сценарий умирает в режиссере. Доверься мне, Натапов, ты чего? Я сниму не мыльный сериал – нормальный полный метр, триллер с безусловным положительным героем. Кино, которого ждут на фестивалях, о котором скучает народ.

«Печенкой чувствую финал, – подумал Натапов. – Разговоры о духовности и народе обязательно кончаются пошлостью. Она влезет в Христа, сотворит нечто заумное, пафосное, несъедобное, и на экране возникнет полная хрень, от которой из зала побежит молодняк. Что делать?»