Татьяна Воронцова - Хризолитовый огонь

– Что мне делать? – спрашивает Нора, присаживаясь рядом на корточки. – Чем тебе помочь?

– Разговаривай со мной, – просит он так тихо, что она едва разбирает слова. – Чтобы я нашел дорогу назад. Просто разговаривай.

– Герман, ты меня пугаешь.

– Не бойся. Я знаю что делаю.

На миг задержав дыхание, он рассекает себе руку повыше запястья и осторожно опускает нож на пол. Порез моментально наливается кровью. Пальцами левой руки Герман подхватывает кровавую струйку, размазывает кровь по щекам, по губам… смачивает сомкнутые веки… потом замирает, держа правую руку на уровне груди, и отправляется в свое путешествие.

Теперь он дышит глубоко и ровно. На верхней губе и на висках поблескивают крошечные капельки пота.

Минута. Еще минута.

– Что ты видишь? – нарушает молчание Нора.

Облизнув окровавленные губы, он начинает свой рассказ. Говорит неразборчиво, как человек, бредящий на фоне высокой температуры:

– Вода… мокрые стены, мокрый потолок… под ногами ручей, дна не видно. – Пауза. – Впереди поворот… сворачиваем направо, проходим под сливом… остатки воды пущены по желобу… на одном из перекрытий петроглифы или, может, полустертая надпись, прочитать которую уже нельзя. – Дыхание его учащается, голос начинает звучать чуть тверже. – Двигаемся дальше… прямо перед нами сталагнаты, много… Николай ругается, он ударился головой, но, кажется, не очень сильно… дальше, дальше… свод канала отражается в воде… очень скользко.

Герман поднимает руку к лицу, буквально утыкается носом в порез, из которого все еще сочится кровь. Кашляет. Крепко зажмурив глаза, бормочет не то заклинание, не то молитву. Бормочет долго, монотонно. Снова кашляет.

– Ну? – взволнованно спрашивает Нора. Ей хочется прикоснуться к нему, погладить, обнять, но она не знает, поможет ему это или помешает. – Где ты сейчас?

– На месте. – Отдышавшись, Герман продолжает свой отчет. – Здесь он оступился и схватился за стену, чтобы удержаться на ногах.

– Кто оступился? Кто? Тот человек? Который теперь мертв?

– Да. Он схватился за стену, но камень провалился в пустоту… в тоннель по другую сторону стены.

– Что было дальше?

– Точно сказать не могу. Стена обрушилась. Но не сразу. Грохот камней испугал его, он закричал, упал, снова начал хвататься за стену и расширил дыру. А потом… потом… потом он полез туда. Я не знаю зачем. Или знаю?..

Герман умолкает. Лицо его еще больше бледнеет, обретая сходство с алебастровой маской, перемазанной кровью. На виске пульсирует тонкая голубая жилка.

Сидя рядом, Нора пытается представить, что он видит сейчас. Бугристые закругленные стены узкого канала. Медленно разрушающиеся своды. Застоявшийся воздух, хлюпающая под ногами вода. Полусгнившие деревянные подпорки и неровные серые «заплатки» цементного раствора – следы неравной борьбы реставраторов с энтропией. Что еще? Не видит, но чувствует. Александр назвал его восприятие сверхчувственным. Что же он сверх -чувствует?

– Стена обрушилась, когда он был с другой стороны, – продолжает Герман, теперь с открытыми глазами. Да, он открыл глаза, но не похоже, что вернулся. – Судя по его состоянию, он сражался с камнями довольно долго, вместо того, чтобы поискать другой выход. Не знаю, удалось ему в конце концов раскачать и вытолкнуть несколько небольших валунов или крупные сразу легли таким образом, что между ними остались просветы, в любом случае просветы или дыры там имелись, в одну из них мы светили фонарем.

– Светили фонарем, – повторяет Нора. – Так. Хорошо. Наверное, тогда ты и увидел что-то. Что-то важное, что-то интересное. Давай, Герман, постарайся. Ты сейчас на месте. Оглянись по сторонам. Найди эту вещь.

Вещь…

Господи боже, ведь это может быть что угодно.

– Смотри, Герман. Смотри, дорогой. Ну?

Широко раскрытые зеленые глаза – глаза медиума. Каменное напряжение мышц, блеск мокрого от пота лица. Кровавые разводы на щеках и подбородке. Еще немного, и эта проклятая ускользающая деталь сведет его с ума.

– О чем ты думал тогда? Мысли какие-нибудь возникали?

– Я думал о том, что человек, угодивший в такую ловушку, наверняка постарается как-нибудь обозначить свое местоположение, выбросить наружу, то есть, в канал, по которому пришел, носовой платок хотя бы… или другой предмет. В любую из имеющихся дыр можно было с легкостью просунуть руку. Я сделал шаг назад и осмотрел нижнюю часть стены. Под всеми тремя дырами. И под одной дырой, на выступе, что-то блеснуло. Что-то маленькое, похожее на…

– Часы? Браслет?

– …кольцо. – Герман поворачивает голову, и Нора видит, что взгляд у него уже ясный, осмысленный. – Больше всего это было похоже на кольцо. Спасибо, дорогая. – Он позволяет себя обнять, но сам сидит неподвижно. – Думаю, надо позвонить Сашке.

– Герман, ты весь дрожишь.

– Это пройдет. Надо позвонить Сашке и рассказать про кольцо.

– Зачем оно теперь? Когда владелец найден.

– Хочу на него посмотреть. Кто носит кольца? Я про мужчин.

Его с ног до головы сотрясает дрожь, слышно даже, как постукивают зубы. Нора успокаивающе поглаживает его по голове, перебирает короткие темные волосы на затылке.

– Многие мужчины носят. Женатые.

– Это не обручальное кольцо.

– А какое? Печатка?

– Не знаю.

– Не знаешь какое, но знаешь, что не обручальное.

– Точно.

Выпустив его из объятий, Нора встает. Подходит к спинке кровати, через которую перекинута плотная клетчатая рубашка. Надо его одеть, весь дрожит… понятно, что это нервное, но все равно надо одеть… и заставить принять горячий душ. Черт, какое заставить? Уговорить! В его случае работает только это. Запах Германа сопровождает ее, как будто они продолжают обниматься. И это не парфюм, это собственный его запах плюс немного морской воды и хвойного леса. Немного Соловков.

Александр, как всегда, почти сразу отвечает на звонок и сперва дает Герману высказаться, потом начинает задавать вопросы. Герман говорит внятно, убедительно, и слушая его, Нора восхищается его способностью с головой уходить в решение очередной задачи, отдавать себя этому целиком и полностью.

Они хорошо понимают друг друга – сорокалетний детектив ничем не примечательной наружности, похожий на хронического неудачника, убежденного холостяка (между тем Норе уже известно, что у него есть жена и сын) и двадцатисемилетний архитектор-дизайнер с внешностью укуренной кинозвезды. Не сказать, что очень доверяют, но понимают хорошо.

– Он сказал, работы в канале начнутся завтра в девять утра, – говорит Герман, откладывая в сторону смартфон. – Так что придется нам встать пораньше, чтобы опередить эту команду бульдозеристов.

Нора опускает голову, пряча улыбку. Бульдозеристов… Но известие о предстоящем раннем подъеме ее совсем не радует.