Извас Фрай - Наша самая прекрасная трагедия

По всему дому разбросаны старые книги, которые никто не раскрывал с тех пор, как они появились на свет. Развешенные иконы православных святых и Иисуса Христа на пожелтевших стенах среди этого бедлама выглядели так же неуместно, как сырое мясо в кондитерской лавке. Но что дыра, что роскошный особняк – всё подходит для курения кальяна, лишь бы тот был дымным, а компания весёлой. Даже этот притон, когда в нём смеются, лучше, чем дворец, в котором плачут, если только это не угарный смех сквозь слёзы. А детали интерьера – всего лишь мелочи, на которые даже не стоит обращать внимание.

Наконец, я надел на себя футболку «Off-White» за десять евро с местного рынка. Придя в себя, я ощутил себя свежим и живым, как никогда – не стыдно даже выйти в люди. И хоть здесь не было живых людей, для самого себя я выглядел неплохо.

Из-за угла показался Мартин – ещё один выживший. Ничего общего с немецким философом он не имел, как во внешности, так и во взглядах на этот мир, но все звали его Хайдеггером, даже те, кто никогда и не слышал о «Времени и Бытии», и мало кто помнил, почему. Бывший одноклассник Гоголя, он учился на физико-математическом факультете. Жажды ко всему пьянящему в нём было больше, чем у историков и геологов, но не сильнее, чем у чистых математиков. То ли он вышел из своей комнаты только что, то ли стоял там уже давно и смотрел, как я с обнажённым торсом перебираю груду футболок в хозяйском шкафу – я уже не узнаю, да и всё равно. Выглядел он куда лучше, чем я. Мне было не так одиноко в его присутствии – не одному мне не спится с утра и не мне одному хорошо.

– Доброе утро, Гёте.

Имя придумал он. Сказал как-то раз, и все запомнили сразу. Я не возражал. Даже немного гордился тем, что есть у меня что-то общее с великим поэтом. Не всем так повезло.

– Холла, Хайди.

– Чего это ты так рано?! Часов до двенадцати здесь ещё можно отоспаться.

– У меня пары. Опаздывать не хочу.

Он не выказал удивления, хоть и заметил:

– Хорошая у тебя память…

– А ты?

– А я на пары не спешу.

– Не спишь чего?

Он пожал плечами.

– Курить захотелось. Со мной всегда так. Выпью больше всех, а затем, проснусь и хочу среди мёртвых тел, чистый, как стекло, и мечтаю только о табаке.

– Тогда, может, проводишь меня? Если тебе не сложно, не хочу идти один. И заблудиться могу. А тебе, вроде, тоже здесь уже нечего делать.

– Не знаю, Гоголь разве отказался?

– Он ушел, разве нет?

– Странно. Не попрощался. Вот скотина, всегда так. И не пил почти. Ладно, дай только собраться.

Я пообещал подождать его на улице и вышел во двор. Солнцу всё было нипочём – светило, будто издевалось надо всеми. Но не надо мной. Я был с ним на одной волне и готов был даже улыбнуться, чтобы окончательно прийти в себя и начать новый, спокойный день.

Выйдя во двор, сразу натыкаешься на стол, который когда-то давно был бильярдным, но во время дождя превращался в лужу на ножках, а в обычное время служил местом для бутылок, стаканов, кальянов и самодельных аппаратов из верхушки пластиковой бутылки и кастрюли с водой, пока всё это не перекочевывает внутрь. В общем, от этого стола лучше держаться подальше, если хочешь подольше простоять на ногах. Но бояться стоит вовсе не стола, а людей, которые вокруг него собираются. Я всегда переходил дорогу, когда встречал перед собой таких ребят, пока не стал одним из них. Теперь я приходил к ним в гости, знал их имена и истории, а бывало, что они приходили ко мне сами, а дальше лучше не загадывать наперёд, потому что произойти может всё, что хватит смелости вообразить.

Этим утром, среди мокрых от вчерашнего дождя бутылок, на нём, как ни в чём не бывало, сидел Гоголь, докуривавший бычки из пепельницы. Улыбнувшись, он помахал мне рукой, крепко сжимавшей фильтр двумя пальцами.

– Привет, значит, вы тоже пережили эту ночь. Я уже думал, что один остался.

За моей спиной стоял Хайди, одной рукой сжимая ремень рюкзака, а другую спрятал в карман.

– Привет, Гоголь.

Он спрыгнул со стола и щелчком отбросил окурок в сторону.

– Вы уже уходите? Подождите, дайте собраться, пойду с вами.

– А Дима где?

Так звали хозяина дома и главного организатора вчерашнего мероприятия, но точно я не помню.

– Спит, наверное, в каком-нибудь углу, – пожал он плечами, проходя мимо Хайдеггера и открывая дверь, – никуда он не делся. А как проснётся – так ванная будет занята часа на два.

– Ты даже не поможешь ему здесь всё убрать? – пошутил Мартин.

– Да там полно ещё народу. Кто поздно проснётся – ну, тому не повезло. Я пойду только рюкзак заберу. Честно, я только и ждал, пока кто-нибудь проснётся. Очень не хотелось идти домой одному.

Солнце над этим невзрачным миром поднялось совсем недавно. Окружающий пейзаж вполне мог служить декорациями для фильмов старого Хаяо Миядзаки – всё такое простое, и вместе с тем пугающее и прекрасное. Такое чувство, что вот-вот что-то да произойдёт – и обязательно что-нибудь волшебное. На мне была осенняя куртка и тёмные очки – всё для того, чтобы чувствовать себя в такую погоду превосходно. А вот Хайдеггеру и Штефану приходилось то и дело жмурить глаза от солнца и постукивать зубами. Да, этот день заставлял многое от него ожидать.

Мы прошли мимо перекрёстка: одна дорога вела в сторону Космоса, другая завела бы нас глубоко в гиблый Шевченковский район; наконец, третья, далеко не самая очевидная, проходившая через дворы и переулки, привела бы нас прямиком к дому Штефана. Вряд ли он сам знал об её существовании, а если и догадывался, наверняка бы заблудился. Интересно, разглядел ли наш Гёте особую красоту и уют в этих местах? Они вряд ли когда-нибудь станут для него домом, но это не помешает ему полюбить их, будто всю жизнь провёл среди этих серо-коричневых панелек и заводских труб. А может, он только и ждёт, чтобы вернуться к себе в Берлин и никогда не вспоминать об этих местах – если так, то его можно понять. А нам возвращаться некуда – никто не выбирает место, где родиться.

Мы прошли мимо остановки – автобусы нам бы не сильно помогли, дальше всё равно пришлось бы далеко идти. Так что, даже этого не обсудив, мы единогласно приняли решение прогуляться пешком. Хоть Штефан с Хайдеггером и выглядели отдохнувшими, так только казалось – они смертельно устали и потому выглядели странно, как ожившие мертвецы. Я тоже был далеко не в лучшей форме, но зато отдавал себе полный отчёт в происходящем. Я мог охарактеризовать наше положение: мы выбрали ходьбу, хоть и всю дорогу молчали. Могло сложиться впечатление, что нам не о чём было говорить. Но это не так. Мы прекрасно понимали друг друга без всяких слов. Я знал, что на уме о моих спутников и был уверен, что им тоже всё ясно без разговоров. Это было прекрасно. Пока мы шли, мир гаражей, заросших дворов и пустырей становился сказочной страной. Если человек свободен настолько, что может ничего не говорить и не делать – разве это не чудо? И всё становится только лучше оттого, что рядом те, кто понимает всё без слов. Мне нравилось идти вот так, наслаждаясь каждой секундой. Хотелось, чтобы эта дорога не кончалась никогда.