Никтория Мазуровская - Шах и Мат. Сыграем в Любовь?

– Ты не мог!

– Ох, Ира, Ира, – он покачал головой и широко улыбнулся, не скрывая оскала, – Я был терпелив к тебе, и ты знаешь причину. Но, прежде всего, я почему-то до сих пор видел в тебе ту девчонку, что встретил очень давно, и мне было ее жалко. Кажется, я был бОльшим человеком, чем мы все думали. Но ты посягнула на…

– На святое, да? И что ты сделаешь? Я держала тебя за «яйца» столько лет, потому что ты несешь ответственность и защищаешь не только себя, но и Сашку. И где она сейчас? Живет и радуется? Собирается замуж?

Шах весь подобрался и заледенел от страха. Откуда эта тварь знает?

– Я тоже много чего знаю, Сава. Как думаешь, что будет, если кто-то из друзей будущего мужа Сашки получит письмо с интересными фотографиями или видео? А? Что будет со свадьбой твоей дорогой Сашеньки?

У него мышца на виске задергалась, и сердце бешено заколотилось, кровь кипела, а ярость и гнев требовали выхода. Сам бы придушил эту тварь. Своими собственными бы руками придушил ее. Но Шах не позволил улыбке сползти с лица, только теперь она стала презрительной.

– Мы можем отлично провести время, угрожая друг другу, но ты денег не получишь, если я услышу еще хоть слово о Сашке, и плевать мне, что потом будет, поняла меня? Я сам позвоню Маге и скажу, где ты и его сын. Сам его встречу и сам привезу к тебе, где бы ты ни была. И сам буду смотреть, как он тебя на куски режет. Буду смотреть и улыбаться. Ты будешь дохнуть, а я буду улыбаться.

– Когда Мага узнает, что ты мне помогал…

– То мы решим это между собой, – у мужиков, знаешь ли, все гораздо проще. Я вляпался по незнанию, защищал свою семью. И для восточного мужчины это будет аргументом – семья. А вот ты его семью украла. И кому из нас будет хуже?

– Ты не посмеешь! Он… я… я мать его ребенка!

– Ты тварь, которая украла у него ребенка и не важно, чем ты думала в тот момент. И если ты еще раз появишься в моей жизни…

– Он заберет у тебя все! Все! У тебя ничего не будет! – Ирка начала кричать на него, а он улыбался и смотрел на нее, – сейчас она его веселила, – Ни этого ресторана, ни твоего бизнеса, ничего.

– Пусть заберет, мне даже легче станет, давно хотел все продать и купить домик где-нибудь подальше отсюда.

– Ах да, и счастливо заживёшь со своей шлюшкой в какой-то деревне: будешь сажать огород, а она доить коз, ну а в перерывах вы будете трахаться. Точно. Это твоя голубая мечта?

Сава в два шага подлетел к ней и, не сдерживая своего гнева, отвесил ей пощечину. Рука горела огнем, он только досадливо сплюнул на пол. Все-таки замарал руки об эту тварь. Схватил ее за ворот дорогого жакета и стиснул так, что ткань в его руках затрещала.

– Не зли меня, детка, своим дрянным язычком, иначе живой ты отсюда не выйдешь! Усекла?

И снова спокойный и, лишенный эмоций голос, холодное безразличие в глазах, но наливающаяся краснотой щека Иры была доказательством того, что еще чуток и тут будет валяться остывающий женский труп.

Ирка зло сверкала глазами, но помалкивала. Ума, видимо, прибавилось за последнюю минуту.

– Я дам тебе денег и документы, ты подписываешь все, что мне нужно и катишься на все четыре стороны, поняла? И молись, чтобы Мага не нашел тебя раньше, чем ты успеешь спрятаться.

Ирка затравленно кивнула и попятилась к дверям. Она повернулась к нему спиной только тогда, когда ощутила телом стену и косяк двери. Застыла и, не поворачиваясь, спросила:

– Почему ты так? Ты никогда не бил меня! – ее обида в голосе и горечь уже давно перестали трогать что-то внутри него, но он посчитал нужным ей ответить.

– Ты разрушила все, что у меня было. Тянула из меня жилы и не обращала внимания на мои слова. Я говорил: дай развод. Я говорил: терпение не вечно. Я говорил: не лезть к моей женщине. Ты плевала на мои слова. Я слишком долго отплачивал тебе за то, что было сто лет назад. А ты, в благодарность за поддержку, вонзила мне нож даже не в спину, а в сердце, – на куски его порезала. Но я терпел. А сейчас терпение кончилось, и ты сама виновата.

Ирка не стала ничего говорить, просто ушла, и дверь за собой закрыла. А Шах, наконец, смог руки из карманов вытащить и увидеть, как они дрожат.

Он никогда не бил женщин, никогда. И он не получил удовольствия от того, что сделал, но и стерпеть ее слов просто так не смог.

Ирка слишком долго тянула из него все: нервы, деньги, эмоции. А он позволял ей это делать, пытался защитить тех, кто дорог. Теперь что? Сашка? У Сашки все зашибись просто, нашла себе парня и скоро выйдет замуж. Говорит, что он ее любит, а если любит, значит примет любой, всякой.

Такой должна быть любовь. Такую он сам переживает и чувствует. Свое Золотце он любит всякую: сломленную, убитую, раздавленную, веселую, – любую. Он любит ее без детей… и с детьми любить будет. Любит ее со всем прошлым. Со всей ее чокнутой семьей.

Вопрос в том, будет ли она любить его, когда узнает то, что он скрывал и старательно прятал о своем прошлом? О том, что не знают ни Артем, ни Марина?

Жил на краю… Сейчас жил на краю, когда в любой момент мог сорваться и самому себе не мог сказать, что будет.

Но руки продолжали трястись, а кровь бурлила от ярости и адреналина. Пульс барабанил в ушах так, что башка раскалывалась. И дышал с трудом, насильно пропихивал воздух в легкие, чтобы не сдохнуть к чёртовой матери.

Ему нужна Таня и Маришка.

И если одна находилась в получасовой доступности, то вторая была на отдыхе: медовый месяц, чтоб их всех!

Но толковый экономист, бухгалтер и аудитор в одном лице ему был жизненно необходим.

А еще юрист или лучше даже адвокат.

Деньги были, но не столько, в свободном доступе. Он, бл*дь, не хр*нов олигарх. Придётся выводить деньги из оборота, а потом думать где их взять, чтоб все не рухнуло в задницу.

– Сава?

Артем стоял в дверях и, не боясь нарваться на гнев шефа, зашел в кабинет и прикрыл дверь. По его лицу Шах понял, что еще не все дерьмо на сегодня глотнул.

– Что? Говори!

– Грознин умер два часа назад.

– Вика знает?

– У нее отключен мобильник, Максим дозвонился мне.

– Ясно. Дозвонись Лехе и пусть пока у Золотца мобильник продолжает быть отключен.

– Может лучше…

– Я тебя не спрашивал, что лучше. Я ей сам скажу.

– Это ее сломает.

– Поэтому я ей сам скажу.

– Поедешь в аэропорт?

– Сначала к Тане, потом в аэропорт. Пусть красавицы мне билет закажут.

Артем ушел, а Шах так и остался стоять посредине кабинета.

Это ее сломает.

Что бы сама Вика не говорила про чувства к этому ничтожеству, как бы сильно он ее не обидел в прошлом, Грознина она знала с детства, с пеленок почти. Большую часть сознательной жизни провела рядом с ним, была влюблена в него и хотела за него замуж. Любила первой детской влюбленностью, считала другом, несмотря ни на что.