Марк Максим - Шах и мат

Идея авантюрного романа не нова. Подобные романы имели огромный успех, расходились в миллионах экземпляров в Европе и Америке. Некоторые, например, романы Диккенса, ставшие впоследствии классическими, выходили отдельными выпусками. Идея авантюрного романа, повторяем, не нова. Но идея авантюрного советского романа еще очень молода и только недавно народилась у нас в СССР.

Из горячих сторонников такого романа, такой литературной формы можно назвать тов. Бухарина, которому принадлежит остроумное определение: «Нам нужен, так сказать, коммунистический Пинкертон» (из речи тов. Бухарина).

Это определение совершенно правильно. Форма авантюрного романа, романа приключений, увлекательного, захватывающего читателя и в то же время идеологически правильного – как нельзя более теперь своевременна. Доступный по цене, в художественной форме рассказывающий читателю о деталях нашей эпохи, богатой событиями, головокружительно динамичной, такой роман, несомненно, должен у нас нравиться.

В сущности, авантюрный роман – это кино, перенесенное в литературу. Достаточно вспомнить слова тов. Ленина о кино: «Из всех наших искусств это наиболее нам нужное…»

Современный авантюрный роман использовал тематику кино, претворил ее в новые литературные приемы.

О достоинствах романа «Шах и мат» мы представляет судить читателям. Мы же ограничимся тем, что укажем, что с точки зрения идеологической роман как нельзя более подходит нашей стране и является именно тем, на что, вероятно, рассчитывал тов. Бухарин, говоря о «коммунистическом Пинкертоне».

Издательство

Ровно в половине десятого утра лакей Джон постучался в дверь кабинета Самюля Хорлэя, миллиардера, банкира и автомобильного короля Соединенных Штатов Северной Америки. Ровно в половине десятого, ни секундой раньше, ни секундой позже (ибо во дворце мистера Хорлэя любили точность), ровно в половине десятого согнутый палец Джона стукнул в дверь кабинета.

За дверью – тишина.

Джон, рослый и сильный нью-джерсиец, во фраке и белых печатках переложил серебряный поднос в другую руку и постучал сильнее.

Ответа не было.

Тогда согнутый палец Джона постучал сильно и четко, соблюдая все-таки установленную вежливость.

Ответа не было.

Лоб лакея сморщился. Он подумал с минуту, затем попробовал тихо открыть дверь. Дверь легко подалась, и Джон, придерживая поднос, вступил в комнату.

Комната была пуста.

Ноги лакея бесшумно скользнули по мягкой поверхности ковра. Он удивленно посмотрел на мягкие и широкие кресла, стоявшие в беспорядке вокруг стола, на незакрытую дверцу несгораемого шкафа в углу. Затем медленно поставил поднос на стол и хотел выйти из комнаты, в которой царило странное молчание. За этот момент его взгляд упал на диван и застыл на мгновение. То, что лежало на диване, приковало к себе взгляд лакея. Он осторожно подошел и нагнулся над диваном. Прямо в глаза лакея взглянул мертвый, остановившийся взгляд миллиардера Хорлэя, навзничь застывшего на диване. В углу бритого рта мистера Хорлэя застыла тонкая струйка крови. Мистер Хорлэй был мертв.

– Мертв, как нельзя больше, – сказал самому себе лакей. Нечто вроде удовлетворения скользнуло по лицу лакея, на мгновение исказив и изменив это брито-чинное лицо выдрессированного для нужд миллиардера раба. Он еще раз качнул головой и сказал шепотом:

– Разделались-таки. Поделом тебе, цепная собака.

Миллиардера Хорлэя в разных концах Нью-Йорка звали разными прозвищами. В конторах, компаниях и банках Бродвея его звали «Свирепый Самюэль», газеты окрестили его королем биржи, заграничная пресса называла его «Миллиардером Хорлэем», в одном странном бюро, о котором речь будет дальше, о нем глухо говорили «Сам приказал», а в некоторых кругах, которыми меньше всего интересовался мистер Хорлэй и дельцы из Бродвея, в мастерских, на фабриках и заводах, которые, как паутину паук, раскинул мистер Хорлэй, а также в нижнем этаже дворца, в службах прислуги, его величали шепотом «цепная собака». Шепотом потому, что если бы Хорлэй это услышал, – он расправился бы безжалостно, как безжалостно расправился с тремя тысячами рабочих, осмелившихся требовать прибавки к нищенскому жалованью на одном из его заводов.

Лакей Джон постоял одно мгновение над тем, что несколько часов назад было миллиардером Хорлэем, нечто вроде тихого удовлетворения разлилось по лицу лакея. Он тихо свистнул и выбежал из комнаты. Через минуту он стоял перед дверью мисс Этель, приемной дочери Хорлэя, и отчаянно колотил кулаком в эту дверь…

– Вы с ума сошли! – крикнула из-за двери мисс Этель.

– Мистера Хорлэя убили, убили! – крикнул в ответ лакей.

Мгновение молчания. Затем легкий крик за дверью. Лакей помчался дальше…

Еще через минуту весь огромный дворец гудел встревоженными людскими голосами. Повсюду мелькали удивленные лица. Но убитых горем не замечалось…

Поваренок Сэм и горничная Анни столкнулись внизу, у лестницы.

– Цепную собаку убили, – шепнул поваренок.

– Тс-с, что ты кричишь, – испугалась Анни, молодая, цветущая ирландка.

– Все равно, он уже не услышит, – легкомысленно сказал поваренок и помчался вверх по лестнице…

У телефона бледный секретарь Хорлэя мистер Вуд кричал, надрываясь:

– Алло! Убит! Очевидно, утром. Немедленно вышлите полицию и следователя! Что? Да-да, конечно…

Он снова схватил трубку:

– Алло, алло… Дайте квартиру мистера Хорлэя Младшего! Что? Да. Мистер Хорлэй убит. Да!

Еще через десять минут прибыли репортеры. Их было около сорока человек, с кинематографическими аппаратами, записными книжками, пишущими машинками и стенографами. Они осадили секретаря, сняли его для кино, для газеты, для световых известий и засыпали его вопросами, на которые бледный секретарь не успевал отвечать.

– В каком часу?

– Кто заподозрен?

– Как звали мать мистера Хорлэя?

– Что говорит следователь?

– Где труп? Его надо сфотографировать.

– Где дочь? Ее надо сфотографировать.

Бледный секретарь, спасаясь от репортеров, поскользнулся на мраморе лестницы и упал. Пишущие машины пятнадцати репортеров затрещали:

«Потрясенный горем любимый секретарь покойного упал в обморок на наших глазах. Температура нормальная, скоро поправится. На лице любимого секретаря ясно написано отчая…»

Наконец мистер Вуд стратегическим маневром проскользнул в дверь и, захлопывая ее, крикнул:

– Еще ничего не известно!

Машинки затрещали:

«Подробности убийства кошмарны. Показания секретаря. Кто убийца? Мисс Этель, приемная дочь миллиардера. Ее портрет анфас. Ее портрет в профиль. Ее потрет в детстве. Потрет любимой собаки мисс Этель, бульдога Пиля. Какой породы Пиль? Почему эта порода, а не другая? Почему бульдог, а не фокстерьер?»