Елена Амелина - Не просто о любви

– Погоди, ты знаешь анекдот про зайца?

– Про зайца? А кто это? – не поняла Олеся.

– Не знаю кто, это не важно. Так вот, слушай: идет как-то заяц… Стой, прекрати ржать, я еще ничего смешного не сказал.

– Я не знаю, это так клево: идет заяц. Как это он идет? Разве зайцы ходят? – задыхалась Олеся от счастья. Рядом, скрутившись пополам, ей вторил рассказчик.

Прошло не менее вечности, прежде чем они смогли перестать смеяться и мокрые от рома и соленых морских брызг уселись на песок. Над ними сияли огромные алмазные звезды. Целая россыпь звезд, без конца и края. Отражаясь в море, неповторимые по своему размеру и цвету, они составляли целое мироздание.

Алекс откинул голову Олесе на колени. Она почувствовала его мягкие волосы.

«Совсем как детские», – мелькнуло у нее в голове. Вспомнился Ванька, но как-то мельком, быстро, без обычной тревоги.

– Смотри!

Олеся проследила взглядом за тем, куда указывала его рука.

– Видишь вон ту звезду? Вообще-то их там три, но одна, самая большая – голубая. Видишь? Она называется Цецилия. А вон та, рядом, Святая Затраха. А между ними Пчеловоз. Все вместе Пояс Верности.

– Сам ты пчеловоз. Это Пояс Ориона, – смеясь, Олеся щелкнула его по носу.

– Я и говорю: пояс верности Ориона.

– Ориону, похоже, не светит, – опять принялась хохотать Олеся.

– А говоришь, не забирает.

Они допили остатки остро пахнущей жидкости из бутылки. Захотелось еще праздника.

– Можно пойти ко мне, у меня навалом, – предложил Алекс, дергая за ключ, висящий на его шее на веревке, – но мы, кажется, далеко. Где твой отель?

– В отеле все закрыто. Тем более я живу в бунгало.

– Супер. Идем к тебе. В мини-баре должно быть.

Они долго ковырялись в темноте, спотыкаясь о корни деревьев, натыкаясь на стволы пальм и утопая в песочных зыбях, но, ведомые лунной дорожкой, причалили наконец к спасительному полуострову Олесиного отеля.

Тяжелый деревянный настил, казалось, покачивался вместе с океаном, или это Олесю качало, а вовсе не волны, однако свет электрических фонарей порядком поубавил ощущение праздника, свежий морской бриз выветрил значительную часть рома и сигаретного дурмана из ее головы. Олеся уже начала жалеть, что пригласила нежданного гостя к себе. Ей теперь хотелось только спать. Но Алекс выглядел таким потерянным ребенком в своей мятой одежде, осунувшийся, с взлохмаченными волосами, что в Олесе проснулись материнский инстинкт и желание опекать.

Все вокруг уже спали. Ни в одном из окон не горел свет, отель словно вымер. Невысокие приземистые бунгало таяли в кромешной тьме океана, и даже на берегу редкие курортные огни баров и ресторанов погасили свое мерцание, укрытые пеленой густого, насыщенного влагой воздуха.

В запертой весь вечер комнате было душно и влажно. Олеся с наслаждением вдохнула, распахивая створки двери. Свет зажигать не стали.

В мини-баре обнаружилось несколько маленьких бутылочек с разноцветными этикетками. Но гвоздем программы стало так кстати оказавшееся вдруг шампанское из набора молодоженов.

Олеся даже не успела погрустить на этот счет, как пенная стремительная струя зашипела возле ее носа.

Вышли на террасу. Океан спокойно спал или делал вид, что спал, у самого Олесиного крыльца, железными ступеньками спускающегося в бездонную темноту.

Усевшись на все еще теплых широких досках пола и прислонившись к стене номера, они поочередно молча глотали из бутылки, погруженные в странное апатичное созерцание.

Говорить не хотелось, да и не о чем было. Кромешная мгла вокруг не располагала к веселым историям. Зато молчать было приятно. В отсутствии слов, казалось, больше содержания, чем в любом разговоре.

– Я могла бы провести так всю жизнь, – мечтательно вздохнула Олеся, подтягивая к животу немного озябшие колени.

– Это не сложно, если захотеть.

Алекс протянул ей бутылку. Он теперь казался Олесе сонным или даже чуточку хмурым, и это удивило ее.

– Нам не стоит пить шампанское после рома, – заметила она почти про себя, делая большой глоток из толстого горлышка, – у меня голова опять кругом.

– Ерунда. Давай искупаемся?

– Искупаемся? – она даже засмеялась от несерьезности этого предложения, но ее приятель, похоже, был настроен вполне решительно. – Что ты делаешь?!

– Раздеваюсь, – заявил Алекс, стянув рубашку и уже принимаясь за штаны.

– Подожди-ка, это запрещено. Запрещено купаться после наступления темноты!

– Кто это сказал? – услышала Олеся удивленный голос.

Она даже протрезвела от страха.

– Ты что, действительно собираешься плавать?

В ответ депутатский ребенок снял свои белеющие в темноте брюки. Оказалось, что нижнего белья он не признает. Гость был совершенно голым, но это, по-видимому, ничуть его не смущало. Олеся старалась не смотреть на его худое и жилистое тело, но любопытство, как известно, сгубило кошку. И тут Олеся обнаружила, что под мешковатой одеждой скрывалась дикая аборигенская грация.

Замешкавшись в смущении, она упустила момент, когда Алекс прыгнул в воду.

Встревоженная, она подползла к краю настила.

– Это ужасно! Там ведь могут быть акулы!

– Какие акулы, здесь по пояс. Прыгай ко мне.

– Ни за что!

Олеся в ужасе зажмурила глаза. А когда открыла, то оказалось, что темноты больше нет. Волшебным непостижимым образом океан преобразился. Сотни живых огней, переливаясь, полыхали в утробной толще воды. Вместе с ней они колыхались, пульсировали, двигались вокруг незадачливого Алекса, который, казалось, не замечал никаких перемен. Бирюзовое пламя обнимало его ноги и бедра, пожирало плоть, подбираясь к груди. Ничто на свете не смогло бы заставить Олесю залезть теперь в воду. Мысль о том, что океан полон живых существ, которые, вполне возможно, не так уж безобидны, не прибавляла ей энтузиазма.

Рядом, громко фыркнув, словно тюлень, плюхнулся на деревянный настил Алекс. От него веяло свежестью.

– Тебя там не сожрали? – с сомнением поинтересовалась Олеся, дотрагиваясь до прохладной кожи.

– Не успели.

Она уже раскрыла рот, чтобы рассказать глупому дитяти, какая опасность его подстерегает, сколько ядовитых гадов ползает по дну и плавает в толще вод, как, не успев опомниться, сама оказалась среди них. В барабанные перепонки ударила волна. Олеся глотнула соленой воды, протрезвела и, вынырнув, яростно выплевывала ее вместе с ругательствами. Эхом ей вторил по-мальчишески искренний хохот Алекса.

Она несколько успокоилась, когда поняла, что никто не собирается ее кусать, жалить или отрывать кусок. Золотые и серебряные искры, словно в свете прожекторов, носились вокруг ее тела, закручиваясь в вихри, то сплетаясь, то расплетаясь. Олеся трогала их руками, искры гасли и снова загорались. Завораживающая картина создавала впечатление ирреальности происходящего, страх исчез, вместо него накатил восторг бытия.