Анна Ледовская - Пряный аромат угрозы

Я спросила, зачем он вернулся. В моем голосе не звучало ни горечи, ни упреков. Я делала вид, что все так и должно быть. Как будто я каждый день разрываю отношения со своими любовниками, а потом ужинаю с ними при свечах, будучи не против продолжения. Он не был похож на человека, который будет ходить вокруг да около – он сразу перешел к делу.

– Выходи за меня замуж.

Я засмеялась. Я очень захотела ударить его во второй раз – тогда бы я стала единственной женщиной, ударившей его дважды.

– Ты шутишь? Не самый удачный способ продемонстрировать свое чувство юмора.

Он наклонился ко мне и тихо, но четко произнес:

– Я не шучу. Или ты думаешь, я стал бы лететь сюда только ради шутки? Улыбка медленно сошла с моих губ.

– Значит, ты издеваешься надо мной…

– Ради этого я тоже не полетел бы, поверь мне.

– Лео, ты…

– Я серьезен как никогда.

– Почему?

– Что – почему?

– Почему ты это делаешь?

– Нет, ну кто задает такие вопросы! Я делаю тебе предложение, а ты спрашиваешь, почему?! Ты должна либо сказать «да», либо послать меня к… А ты задаешь такой немыслимый вопрос.

– Отчего же немыслимый? По-моему, в данной ситуации – это единственный уместный вопрос. Мы расстались.

– Мы не расставались.

– После того, как наговорили друг другу кучу гадостей.

– Многие говорят друг другу гадости – даже самые близкие люди.

– Да, но мы-то не близкие люди и никогда ими не будем.

– Ты так уверена в этом?

– А есть хоть малейшая вероятность? Лео, мы начали отношения со лжи. С самого начала было ясно, что ничего не выйдет. Так не бывает. Даже если были моменты, когда… Но это ничего не значит. Мы оба это знаем. Почему ты решил сделать мне предложение – еще большая для меня загадка, чем тот проклятый букет. Ума не приложу, что у тебя на уме. Но что бы то ни было, это нереально.

– А что, по-твоему, реально? Элина, что ты называешь реальностью? Свою жизнь? Она тебя устраивает – настолько, что ты боишься ее изменить?

– Да, точнее, устраивала, до того как ты ворвался в нее.

– Хочешь меня обвинить во всем – давай. Я и не отрицаю. Но это уже в прошлом. Прошлого не вернешь. А сейчас мы можем начать заново. Нам ничего не мешает это сделать.

– Ты уверен? Лео, о чем ты говоришь! Боже мой, да мы оба виноваты! Нам вообще нельзя было встречаться, с самого начала все было ясно. Я не могу быть с тобой, не могу быть твоей женой.

– Почему?

– Потому что мы из разных миров. Неужели ты этого не видишь?

– Я вижу только то, что перед моими глазами: мы с тобой обычные люди из плоти и крови. Мы были вместе, нам было хорошо вместе. Мы говорим на одном языке, принадлежим к одному поколению. Что еще тебе нужно? Тест на совместимость?

– Прекрати, я не хочу больше об этом говорить.

– Так это что – «нет»? Ты таким образом говоришь мне «нет»? Даже подумать не хочешь?

– О чем тут думать? Я хочу жить в Москве.

– Чушь! Тебе нечего здесь делать, у тебя даже работы нет.

– Благодаря тебе!

– Отлично – благодаря мне! У тебя проблема, я предлагаю решение. Поехали со мной в Париж. Хочешь – у тебя будет там работа, не хочешь – не будет. Ты сможешь делать почти все, что захочешь. Ты забудешь обо всех своих тупых начальниках и загубленных перспективах. У тебя будет другая жизнь.

– Ах вот значит как… Ты хочешь подарить мне новую жизнь взамен той, которую отобрал?

– Только не надо пафоса, милая, это ни к чему. Ты ведь не знаешь, какая из них была бы лучше.

Я смотрела ему в глаза и впервые за все время нашего знакомства увидела там нечто отдаленно похожее на нежность.

– Зачем? Зачем ты все это делаешь? – спросила я наконец.

И он ответил – с легкостью, как бы невзначай:

– Потому что ты мне нужна.

Потому что ты мне нужна…

Конец первой части

Леонард Жан-Пьер Феликс Марэ родился 11 ноября 1980 года во Франции, в семье видного политика, отошедшего к тому времени от дел и бросившего силы на управление семейной компанией по производству лекарственных средств. Этот день выдался очень холодным, пасмурным и дождливым – одна из самых мрачных годовщин Дня примирения за последние несколько лет. Может, эти естественные обстоятельства рождения отчасти повлияли на его характер и жизненный уклад. Но не будем забегать вперед…

Он появился на свет в типично буржуазной семье, которых называли «столпами общества»: большие связи, дома, репутация и, конечно, деньги. Все это, а еще и то, что Леонард был единственным ребенком в семье, очень хорошо располагало к становлению типичного избалованного «богатенького сынка». У него было все – когда он был ребенком, когда стал подростком. Самый престижный детский сад в центральном районе Парижа, самая высокооплачиваемая школа, после которой последовала одна из самых престижных школ – высшая школа коммерции [2] Во Франции самыми престижными высшими учебными заведениями считаются grandes ecoles , «высшие школы». . Он был способным, сообразительным, умным, неплохо учился, был в меру озорным и в меру дерзким. Родители позволяли ему все. Ну или почти все. Мать никогда его не ругала и закрывала глаза на его шалости. Со стороны отца он тоже не чувствовал особого прессинга, только едва ощутимый авторитарный налет. Будучи ребенком, он не до конца понимал, что это, но когда делал что-то плохое, то, стоя перед отцом, перед его высокой и властной фигурой, он ощущал, как внутри что-то сжимается – то ли от страха, то ли от слишком сильного уважения, которое давило на него настолько, что было способно раздавить. В подростковом возрасте он делал все возможное, чтобы избежать этого нелепого и уничижительного суда. Перед ним всегда стоял взгляд отца, в котором он читал не угрозу и не наказание, а призыв к унижению и последующему искуплению своих прегрешений. До определенного момента Лео воспринимал это как должное, как неизбежное.

Пока в один прекрасный момент все не изменилось. Это был день, когда он впервые серьезно поругался с отцом, высказав ему все, что накопилось в душе за все семнадцать лет беззаботной жизни. И после этого дня мальчик Лео словно перестал существовать, а его место занял повзрослевший, менее чувствительный, более равнодушный и циничный молодой человек, который поставил себе четкую цель, для достижения которой он решил всю свою оставшуюся жизнь делать все не так, как от него ожидают. Делать все наперекор воле отца. Никто не мог понять причину этого внезапного приступа нигилизма, утешая себя мыслью, что рано или поздно это пройдет. Но это не прошло.

Нежелание повиноваться отцу выросло во что-то сильное и необузданное. Обещание никогда не стоять перед отцом с виновато опущенными глазами, данное самому себе, переросло в маниакальное противоречие, а затем – в противостояние. Быть не похожим на отца было недостаточно, нужно было стать его полной противоположностью. Всегда и во всем.