Анна Ледовская - Пряный аромат угрозы

Меня резко выдернули из этого странного состояния, граничащего с коматозной эйфорией. Сладков распахнул дверь так, что она со всей силы ударилась о косяк.

– Что вы написали в этом протоколе? Вы хоть проверили информацию?! – О чем вы?

– Как о чем? О дате! Мы не назначали никакой финальной даты для подписания договора.

– Как… мы же остановились на восемнадцатом…

– Мы не останавливались на восемнадцатом! Мы всего лишь обсуждали это как возможность.

– Извините, Игорь, но кроме этой даты никакой другой предложено не было. Французы предложили именно ее, а господин Фридман согласился. Никто не возражал. Если это означает, что она не была утверждена, мне очень жаль, но я этого не поняла.

– Не поняли? Вот именно – не поняли! Зачем вы тогда вообще за это взялись?

– Что происходит?

Это была Софья. За ней, возвышаясь, стоял Леонард Марэ с какой-то папкой в руках.

– Ничего, – отрезал Игорь. – Я просто прочитал протокол и понял, что там совершенно неактуальная информация.

– Но как… почему вы так решили?

– Софья Леонидовна, вы читали? Я не помню, чтобы мы утвердили финальную дату. Ничего еще не решено.

Сладков перешел на английский, когда понял, что Лео слушает их разговор. Он не мог упустить шанс козырнуть своим «калифорнийским» акцентом.

– Я не могу сказать, я еще не прочитала протокол, но…

– Я прочитал протокол.

Нельзя сказать, что Лео грубо прервал Софью, но оба сразу замолчали. Я в недоумении переводила взгляд с одного на другого, пока не остановилась на Лео. У него был совершенно спокойный, бесстрастный вид.

– Я успел прочитать протокол. По-моему, все передано точь-в-точь. Я не знаю, кто его составлял, но с нашей стороны никаких замечаний нет.

– Одну минуту, месье Марэ, – начал Сладков. – Я уверен, что господин Фридман…

– Мы уже обсудили это с господином Фридманом. У него тоже нет никаких возражений.

Сцена получилась немая. В этот раз Сладкову было нечем крыть. Было смешно смотреть, как он пытается что-то выдавить из себя – мне кажется, он даже покраснел. А потом, сильно сжав кулак, он резко развернулся и скрылся у себя в кабинете.

– Это вам – на проверку. Документы. Пока предварительные. Месье Фридман их уже видел.

Положив папку прямо передо мной, Марэ ушел.

– Не обращай внимания на Игоря – у него нервишки пошаливают, когда жареным пахнет. – Софья улыбнулась и оставила меня наедине с моими мыслями.

Я, наверно, несколько минут неподвижно сидела, удивленно уставившись в папку. В голове крутилось одно-единственное слово – «зачем?». Марэ не успел прочитать протокол за такое короткое время. И тем более не мог обсудить его содержимое с Фридманом. Это было предельно ясно. Но зачем он так сказал? ЗАЧЕМ?

Был уже одиннадцатый час, когда я покинула офис. Там уже почти никого не осталось. «Ну и хорошо», – думала я. В тот момент я чувствовала себя настолько опустошенной, что любой посторонний звук, голос, а тем более упрек мог бы окончательно добить меня. Я нажала кнопку лифта, надеясь, что все уже давно уехали по домам, что я больше никого не встречу сегодня. Но когда двери лифта раскрылись, я увидела того, кого меньше всего ожидала увидеть. Там стоял Женя. Уставший и немного измученный. Почти такой же, как я.

– Вот это да… Ты заночевать решила?

Не настолько он оказался усталым, чтобы не поязвить. Я решила ответить тем же.

– Как и ты, я смотрю?

Двери захлопнулись. Мы поехали вниз.

– Элин, а если честно, какого рожна ты каждый день торчишь здесь до ночи? Ты на меня не смотри – я еще тот фанатик, ты же меня знаешь. А с тобой вот явно что-то не так.

– Да брось, Жень, все со мной так. Ты же знаешь, у нас французы, все на головах ходят, пытаясь заполучить их в партнеры. Все соки выжимают.

– Вот пусть из себя и выжимают. Тебе-то это зачем?

Лифт остановился. Мы вышли и медленно побрели через холл к выходу.

– Элин, серьезно, тебе, может, работу поменять? С твоим руководством хорошего не жди.

– Жень, ты не понимаешь…

– Да что я не понимаю?! Ты сама говорила, что у тебя начальник псих.

– Только один. Остальные нормальные.

Женька тяжело вздохнул.

– Не знаю… Тебе, конечно, решать, но думать надо больше о себе. Ты можешь здесь хоть день и ночь сидеть, они этого не оценят.

– А я не для них делаю.

Я знала, что он был прав, но не хотела вступать в бессмысленную полемику. Мне нравился Женька, я знала, что он говорил от души. Он все делал от души. Именно поэтому я не хотела все портить.

– Ладно, я пойду. Очень устала.

– Да, я тоже.

– Пока?

– Пока.

Я двинулась к выходу, когда он вдруг снова окликнул меня.

– Элин, я видел этих французов. Мне кажется, еще те козлы. Не доверяй им.

На это я ничего не ответила, распахнув дверь навстречу пронзительному ночному ветру.

Видимо, в тот день французам решили продемонстрировать всю мощь русского веселья и гостеприимства, к тому же был повод – день рождения Софьи. Думаю, она сама не была в восторге от этой идеи. Мало кто был бы рад оказаться на ее месте. Но отдел маркетинга постарался на славу. К счастью, без меня. Когда я приехала в офис (было около полудня, поскольку я задержалась в банке по поручению Фридмана), везде порхали разноцветные шарики, маленькие столики были сплошь заставлены бутербродами и вазочками с ветчиной, красной рыбой и, конечно, икрой. Шум повысился на несколько децибелов, кто-то даже негромко включил музыку. Я еле нашла Настю во всей этой суматохе.

– Что тут происходит? Хотят закатить пир горой?

– Да! Причем прямо сейчас.

– Да ладно. И их не волнует, что французы подумают?

– Видимо, как раз это их и волнует. Точнее, его. Элин, – она подошла ко мне поближе и понизила голос, – такое чувство, что Сладков совсем с катушек слетел. Может, от него баба ушла? Очередная…

– Замолчи, а то еще услышит…

Она не сдержалась и прыснула от смеха.

– Он сейчас ничего не услышит, если это сказано не по-французски. Ты бы видела, как он вокруг старикана вертится.

– Какого старикана?

– Ну тот с бородкой, полуседой.

– А, Жерар Буке, кажется. А зачем он ему? Он ничего не решает.

– Он говорит, что все финансы в его руках. Типа он как регент при молодом принце. Ты слышала, какой бред?

– За соломинку хватается.

– А ты бы видела, как Марэ на него посмотрел – с таким презрением. Он, наверно, хохочет в глубине души, глядя на это.

Я сомневалась, мог ли Марэ вообще хохотать. Не могла представить его смеющимся. Но я согласилась с Настей. Я часто ловила его взгляд, когда он был обращен на кого-то другого. Всегда равнодушный, холодно-отчужденный и презрительный. Я думаю, либо ему было все равно, либо он презирал многих из своего окружения настолько, что даже слова были лишними.