Мэри Элизабет Брэддон - Тайна леди Одли

Джордж прошел, как сомнамбула, за своим другом в маленькую гостиную – пыльную, убого обставленную, неубранную, где повсюду были разбросаны детские игрушки и стоял застарелый запах табака.

– Посмотри! – сказал Джордж, указывая на картину, висевшую над камином.

На ней был изображен он в годы военной службы. Портрет был очень похож: Джордж в военной форме, на заднем плане его боевой конь.

Роберт Одли оказался мудрым утешителем. Не сказав ни слова растроганному вдовцу, он спокойно уселся спиной к Джорджу и смотрел в открытое окно.

Некоторое время молодой человек беспокойно бродил по комнате, дотрагиваясь до безделушек, разбросанных повсюду.

Ее рабочая корзинка с незаконченным шитьем; ее альбом, куда он своим корявым почерком записывал стихи Байрона; книги, которые он дарил ей, и букет сухих цветов в вазе, привезенной из Италии.

– Ее портрет висел рядом с моим, – пробормотал он. – Интересно, где он?

Следующие полчаса протекли в молчании, которое нарушил Джордж:

– Надо бы повидать домохозяйку, хотелось бы спросить ее о…

Он не выдержал и спрятал лицо в ладони.

Роберт позвал хозяйку дома. Это было добродушное, словоохотливое существо. Она давно привыкла к болезни и смерти, поскольку многие ее постояльцы приезжали сюда умирать. Она рассказала все подробности о последних днях миссис Толбойс, как она приехала в Вентнор всего лишь за неделю до своей смерти, когда ее болезнь быстро прогрессировала, и как день за днем она медленно, но верно угасала от неизлечимого недуга.

– Был ли джентльмен родственником умершей? – спросила она Роберта Одли в то время, как Джордж громко рыдал.

– Да, это ее муж.

– Что! – воскликнула женщина. – Тот самый, который так жестоко покинул ее с ребенком на руках на попечение старого отца? Капитан Мэлдон часто рассказывал мне об этом со слезами на глазах.

– Я не покинул ее! – воскликнул Джордж.

И затем он рассказал историю своей трехлетней борьбы.

– Она говорила обо мне? – спросил он. – Она спрашивала обо мне… в конце?

– Нет, она отошла совсем тихо. С самого начала она мало говорила, но в последний день она никого не узнавала, даже своего маленького мальчика и бедного отца, который сходил с ума от горя. Вдруг она стала как помешанная, заговорила о своей матери и о том, как ужасно умирать в чужих краях, было так жалко ее слушать.

– Ее мать умерла, когда она была ребенком, – удивился Джордж. – Подумать только, что она вспомнила именно о ней и ни разу обо мне.

Женщина провела его в небольшую спальню, где умерла его жена. Он упал на колени перед кроватью и нежно целовал подушку. Хозяйка плакала, глядя на него.

Пока он стоял на коленях, возможно молясь, зарывшись лицом в подушки, женщина достала что-то из ящика комода. Когда он встал, она подала ему длинный локон волос, завернутый в бумагу.

– Я срезала его, когда она лежала в гробу, – сказала она. – Бедняжка!

Он прижал мягкий локон к губам.

– Да, – шептал он, – это мои любимые волосы, которые я так часто целовал, когда ее голова лежала на моем плече. Но тогда они были вьющиеся, а сейчас кажутся гладкими и прямыми.

– Они меняются от болезни, – заметила домохозяйка. – Если вы хотите посмотреть, где ее похоронили, мой сынишка покажет вам дорогу.

Итак, Джордж Толбойс и его верный друг пришли к тому тихому месту, где под могильным холмом, на котором еще не успели прижиться кусочки свежего дерна, лежала та, чью приветливую улыбку так жаждал увидеть Джордж в далекой колонии.

Роберт оставил молодого человека у края свежей могилы и, вернувшись через четверть часа, увидел, что его друг все так же неподвижен.

Вскоре он поднял глаза и спросил, есть ли в окрестностях какой-нибудь каменщик, он хотел сделать заказ.

Они легко нашли мастера, и сидя в его дворе, среди обломков камней, Джордж Толбойс написал карандашом короткую надпись для надгробия своей скончавшейся жены:

«Посвящается памяти незабвенной Элен, возлюбленной жене Джорджа Толбойса, почившей в августе, 24-го дня, 1857 года, в возрасте 22 лет. Безутешный супруг».

Когда они вернулись в коттедж на Лэндсдаун, то обнаружили, что старик еще не вернулся, и спустились на пляж поискать его. После недолгих поисков они увидели его: он сидел на груде гальки, читал газету и жевал бутерброды. Неподалеку играл маленький мальчик – копал что-то в песке деревянной лопаточкой. Траурный креп на поношенной шляпе старика и маленький черный сюртучок ребенка болью отозвались в сердце Джорджа. Куда бы он ни взглянул, повсюду находил подтверждение своего горя.

– Мистер Мэлдон, – позвал он, приближаясь к своему тестю.

Старик поднял глаза и, уронив газету, встал с гальки, церемонно поклонившись. Его блеклые, светлые волосы тронула седина, у него был нос с горбинкой, бледные голубые глаза и безвольный рот; одежда, хоть и поношенная, носила следы аристократического щегольства: на застегнутом на все пуговицы жилете болтался монокль, и в руке он держал трость.

– Господи боже! – воскликнул Джордж. – Неужели вы не узнаете меня?

Мистер Мэлдон встрепенулся, и лицо его покрылось красными пятнами, в глазах появилось испуганное выражение, когда он узнал своего зятя.

– Мой дорогой мальчик, – заговорил он, – я не узнал, с первого взгляда не узнал: борода так меняет внешность. Вы не находите, что борода сильно меняет человека, сэр? – обратился он к Роберту.

– О боже мой! – воскликнул Джордж в нетерпении. – Так-то вы встречаете меня? Я приезжаю в Англию и узнаю, что моя жена умерла за неделю до того, как причалил мой корабль, а вы начинаете болтать какой-то вздор о моей бороде – вы, ее отец!

– Истинно! Истинно! – пробормотал старик, вытирая свои красные глаза. – Такое горе, такое горе, мой дорогой Джордж. Если бы вы только приехали неделей раньше.

– Если бы я приехал раньше, – закричал Джордж в приступе горя, – я бы не дал ей умереть. Я бы боролся за нее со смертью! О боже! Почему «Аргус» не пошел ко дну, прежде чем я дожил до этого дня?

Он быстро зашагал по пляжу, его тесть беспомощно смотрел на него, вытирая платком старческие глаза.

«У меня сильное подозрение, что старикан не очень хорошо обходился со своей дочерью, – подумал Роберт. – Не знаю почему, по, кажется, он боится Джорджа».

Пока возбужденный молодой человек в приступе отчаяния мерил пляж шагами, мальчик подбежал к деду и прижался к нему.

– Пойдем домой, дед, пойдем домой, – позвал он. – Я устал.

Джордж Толбойс обернулся, услышав детский голосок, и пристально посмотрел на мальчика.

– Дорогой мой! Солнышко мое! – промолвил Джордж, беря ребенка на руки. – Я твой отец, приехал к тебе из-за моря. Ты будешь любить меня?