Мэри Элизабет Брэддон - Тайна леди Одли

Но время мисс Алисии кончилось, и теперь, если она спрашивала о чем-нибудь экономку, та отвечала, что узнает у госпожи или посоветуется с госпожой, и это будет сделано, если угодно госпоже. Таким образом, дочь баронета, которая была прекрасной наездницей и неплохой художницей, проводила большую часть времени вне дома, скакала на лошади по зеленым дорожкам, делала наброски деревенских детей, коров и всех животных, какие ей попадались. Она была решительно настроена против какой бы то ни было близости между нею и молодой женой баронета, и несмотря на все дружелюбие последней, преодолеть предубеждение и неприязнь мисс Алисии оказалось для нее совершенно невозможным, так же как и убедить испорченную девчонку, что она не нанесла ей смертельной раны, выйдя замуж за сэра Майкла Одли.

Правда состояла в том, что леди Одли, став женой сэра Майкла, сделала одну из тех очевидно выгодных партий, которые обычно навлекают на женщину зависть и ненависть остальных представительниц ее пола. Она появилась в здешних местах в качестве гувернантки в семье врача в деревне неподалеку от Одли-Корта. Никто ничего не знал о ней, за исключением того, что она откликнулась на объявление, которое мистер Доусон, врач, поместил в «Таймс». Она приехала из Лондона, и единственная рекомендация, которую она предъявила, была от некоей леди из школы в Бромптоне, где она однажды была учительницей. Но эта рекомендация была настолько удовлетворительной, что другой и не требовалось, и мисс Люси Грэхем была принята в качестве наставницы дочерей врача. Ее достоинства были настолько блестящи и многочисленны, что вызывало недоумение ее согласие на объявление, предлагающее столь скромное вознаграждение, какое ей назначил мистер Доусон, но мисс Грэхем, казалось, совершенно удовлетворена своим положением: она учила девочек играть сонаты Бетховена, рисовать с натуры и шла пешком через унылую, заброшенную деревеньку к скромной маленькой церкви три раза в неделю с таким удовлетворением, как будто ее единственным желанием было делать это всю оставшуюся жизнь.

Все считали, что у нее мягкая и дружелюбная натура, поэтому она всегда весела, счастлива и довольна при любых обстоятельствах.

Куда бы она ни шла, везде, казалось, она приносила радость и веселье. В домах у бедных ее прекрасное личико освещало все, словно солнечный луч. Она обязательно посидит и побеседует с четверть часа с какой-нибудь старушкой и будет принимать восхищение какой-нибудь беззубой старухи как комплименты высокородного маркиза; и когда она удалялась легкой походкой, ничего не оставив бедняге (ее мизерное жалованье не располагало к щедрости), старушка приходила в восторг от ее изящества, красоты, доброты, чего она никогда не делала в отношении жены викария, которая содержала ее. Видите ли, мисс Люси Грэхем была одарена от Бога той магической властью обаяния, благодаря которой женщина может очаровать одним только словом или опьянить улыбкой. Все любили, восхищались и хвалили ее. Мальчик, открывший ей ворота по пути, бежал домой к своей матери, чтобы рассказать о ее прелестных взглядах и сладком голосе, которым она поблагодарила его за услугу. Церковный служка, проводивший ее до скамьи врача, викарий, который видел устремленные на него добрые голубые глаза, когда он читал свою простую проповедь, носильщик со станции железной дороги, приносивший ей иногда письмо или посылку и никогда не ожидавший за это награды, ее работодатель, его посетители, ее ученики, слуги – все, высокого и низкого звания, объединились, провозгласив Люси Грэхем самой приятной девушкой на свете.

Возможно, именно этот глас восхищения проник в спокойные апартаменты Одли-Корта, или, возможно, это было ее прелестное личико, которое можно было увидеть каждое воскресное утро в церкви. Как бы там ни было, одно можно было сказать с уверенностью – сэр Майкл Одли неожиданно испытал сильное желание поближе познакомиться с гувернанткой мистера Доусона.

Достаточно было только намекнуть об этом достойному доктору, и был устроен вечер, на который были приглашены викарий с женой и баронет со своей дочерью.

И этот тихий вечер определил судьбу сэра Майкла. Он больше не мог сопротивляться нежному очарованию этих ласковых голубых глаз, изящной красоте этой стройной шеи и склоненной головке с каскадом льняных локонов, музыке ее низкого мягкого голоса, совершенной гармонии, которая делала все вдвойне очаровательным в этой женщине; он больше не мог противиться своей судьбе. Судьба! Да, это была судьба. Он никогда не любил до этого. Чем был его брак с матерью Алисии, как не скучной, рутинной сделкой, совершенной, чтобы сохранить имение в семье? Чем была его любовь к первой жене, как не слабым, жалким, тлеющим огоньком, слишком незначительным, чтобы быть погашенным, слишком слабым, чтобы разгореться? А вот ЭТО – была любовь, эта лихорадка, это сильное желание, это беспокойное, неопределенное жалкое ожидание, этот ужасный страх, что его возраст – непреодолимый барьер на пути к счастью; эта болезненная ненависть к своей седой бороде, это сумасшедшее желание быть снова молодым, с блестящими цвета воронова крыла волосами, со стройной талией, какая была у него лет двадцать назад; эти бессонные ночи и унылые дни, которые восхитительным образом оживлялись, если ему случалось поймать взгляд ее прелестного лица из-за занавески, проезжая мимо дома врача; все эти признаки говорили совершенно ясно одно – то, что сэр Майкл в рассудительном возрасте пятидесяти пяти лег заболел ужасной лихорадкой, имя которой – Любовь.

Я не думаю, что во время своего ухаживания баронет хоть сколько-нибудь рассчитывал на свое богатство и положение в обществе в качестве сильного аргумента в свою пользу. Если он когда-либо и вспоминал об этом, то с содроганием прогонял эту мысль. Ему приносила боль даже сама мысль о том, что такое хорошенькое и невинное создание может приравнивать себя к стоимости богатого дома или доброго старого титула. Нет, он надеялся на то, что ее жизнь скорее всего была полна тяжелого труда и зависимости, и так как она была очень молода (никто точно не знал ее возраст, но выглядела она немногим больше двадцати), вряд ли у нее могла быть какая-либо привязанность и что он – первый, кто домогается ее любви, мог бы нежным ухаживанием, внимательным участием, любовью, которая напомнит ей умершего отца, заботливой защитой, которая сделает его необходимым ей, завоевать ее юное сердце и добиться ее первой любви, помимо обещания ее руки. Без сомнения, это была очень романтическая мечта, но, несмотря на это, вполне осуществимая. Казалось, что Люси Грэхем нравятся ухаживания баронета. В ее поведении не было никакой хитрости, обычно применяемой женщиной, которая хочет увлечь богатого мужчину. Она так привыкла, что ею все восхищаются, что поведение сэра Майкла не удивляло ее. К тому же он так много лет был вдовцом, что уже вряд ли кто-нибудь ожидал, что он когда-нибудь женится снова. Наконец миссис Доусон заговорила об этом с гувернанткой. Супруга врача сидела в классной, занимаясь какой-то работой, в то время как Люси добавляла последние штрихи к акварелям, сделанным ее учениками.