Мэри Элизабет Брэддон - Тайна леди Одли

– Хочу ли я? – вскричал Джордж. – А вы разве нет?

– Едва ли.

– Но разве в Англии нет никого, кого вы любите? Разве никто не ждет вашего приезда?

– Я надеюсь на это, – мрачно ответила она. Некоторое время они молчали, он курил сигару с яростным нетерпением, как будто своим беспокойством мог ускорить ход судна, она смотрела на угасающий свет грустными голубыми глазами; глазами, поблекшими от чтения книг с мелким шрифтом и точной швейной работы; глазами, которые, возможно, поблекли от слез, тайно пролитых в безмолвные часы одиноких ночей.

– Взгляните! – неожиданно воскликнул Джордж, указывая в другую сторону, чем та, куда смотрела мисс Морли. – Там новая луна.

Она подняла глаза к бледному серпу молодого месяца, сама почти такая же бледная и безжизненная.

– Мы увидели его в первый раз. Нужно загадать желание! – сказал Джордж. – Я знаю, чего хочу.

– Чего?

– Чтобы мы быстрее добрались до дома.

– А я хочу, чтобы нас не постигло разочарование, когда мы туда доберемся, – печально ответила гувернантка.

– Разочарование!

Он вздрогнул, как будто его ударили, и спросил, что она имела в виду.

– Я имею в виду следующее, – она говорила быстро, с беспокойным движением своих тонких пальцев. – Я хочу сказать, что по мере завершения этого долгого путешествия, надежда угасает в моем сердце: меня охватывает болезненный страх, что в конце не все будет благополучно. Чувства человека, с которым я должна встретиться, могли измениться; или он мог сохранить свое чувство до того момента, когда увидит меня, и затем в мгновение ока утратить его при виде моего бледного изможденного лица, а ведь меня считали хорошенькой, мистер Толбойс, когда я уплывала в Сидней пятнадцать лет назад; или жизнь могла сделать его корыстным и эгоистичным, и он мог желать встречи со мной только из-за тех сбережений, что я сделала за пятнадцать лет. Опять же, он мог умереть. Он мог быть вполне здоров еще за неделю до нашего прибытия, а в эти последние дни мог подхватить лихорадку и умереть за час до того, как наш корабль бросит якорь. Я все думаю об этом, мистер Толбойс, эти сцены мучительно проносятся в моем воображении по двадцать раз за день. Двадцать раз в день! – повторила она. – Да что там, по тысяче раз в день.

Джордж Толбойс стоял недвижимый с сигарой в руке и слушал ее так напряженно, что когда она произнесла последние слова, его напряжение спало, и он уронил сигару в воду.

– Подумать только, – продолжала она, больше разговаривая сама с собой, чем с ним. – Подумать только, оглядываясь назад, как я была полна надежд, когда корабль отплыл, я совсем не думала о разочаровании, но представляла радость встречи, слова, которые он скажет, интонацию, взгляды; но этот последний месяц путешествия, день за днем, час за часом, мое сердце сжимается, мечты угасают, и я страшусь конца, как будто знаю, что еду в Англию на похороны.

Неожиданно молодой человек повернулся к своей спутнице, на лице его была тревога. В бледном свете луны ей было видно, что кровь отлила от его лица.

– Какой я дурак! – воскликнул он, ударив сжатым кулаком по поручню. – Какой же я дурак, что испугался! Почему вы приходите и говорите мне это? Почему вы приходите и пугаете меня до смерти, когда я еду домой, к женщине, которую люблю, к девушке с чистым сердцем, в которой я уверен, как в себе самом? Почему вы приходите и пытаетесь навязать мне подобные мысли в то время, как я еду домой, к моей любимой жене?

– Вашей жене, – промолвила она. – Это меняет дело. Нет причин, чтобы мои опасения тревожили вас. Я еду в Англию, чтобы вновь соединиться с человеком, с которым была помолвлена пятнадцать лет назад. Тогда он был слишком беден, чтобы жениться, и когда мне предложили должность гувернантки в богатой австралийской семье, я убедила его позволить мне согласиться, чтобы он оставался свободным и мог пробиться в жизни, пока я скопила бы немного денег для начала нашей совместной жизни. Я не думала оставаться вдали так долго, но у него ничего не ладилось в Англии. Такова моя история, и вы можете понять мои опасения. Они не должны влиять на вас. Мой случай особый…

– Так же, как и мой, – нетерпеливо перебил ее Джордж. – Говорю вам, что мой случай особый, хотя клянусь, что вплоть до этого момента я не знал страха. Но вы правы, ваши опасения меня не касаются. Вас не было пятнадцать лет; все что угодно могло случиться за это время. Прошло только три с половиной года, как я покинул Англию. Что могло случиться за столь короткий промежуток времени?

Мисс Морли взглянула на него с печальной улыбкой, но ничего не сказала. Его пыл, свежесть и нетерпение его натуры были так странны и новы для нее, что она смотрела на него наполовину в восхищении, наполовину с жалостью.

– Моя маленькая жена! Моя мягкая, невинная, любящая маленькая жена! Вы знаете, мисс Морли, – продолжал он с былой надеждой в голосе, – что я оставил свою девочку спящей, с ребенком на руках, ничего не сказав, оставив лишь несколько строк, в которых рассказал ей, почему ее преданный муж покинул ее.

– Покинул ее! – удивилась гувернантка.

– Да. Я служил корнетом в кавалерийском полку, когда впервые встретил мою крошку. Наш полк был расквартирован в одном портовом городишке, где моя девочка жила со своим бедным старым отцом, лейтенантом в отставке на половинном жалованье; старый лицемер, бедный, как церковная мышь, и вечно ждущий своего шанса. Я видел все его ничтожные уловки, чтобы подцепить одного из нас для его хорошенькой дочурки. Я видел все эти жалкие, презренные, видные насквозь капканы, которые он расставлял для драгунов. Я замечал его в псевдосветских обедах и портвейне из таверны; его напыщенных речах о величии его семьи; его притворной гордости и независимости; и поддельной слезе, которая затуманивала его старческие глаза, когда он говорил о своем единственном дитяти. Это был старый пьяница-лицемер, готовый продать свою бедную дочь любому, кто больше даст. К счастью для меня, я оказался в то время лучшим покупателем, так как мой отец – человек богатый, мисс Морли, и поскольку это была взаимная любовь с первого взгляда, мы сочетались браком. Тем не менее, едва мой отец узнал, что я женился на бедной девушке, не имеющей на гроша, дочери старого пьянчуги, отставного лейтенанта, он написал негодующее письмо, извещая меня, что прерывает всякую связь со мной и что мое ежегодное содержание прекращается со дня свадьбы. Поскольку я не мог жить лишь на свое жалованье, да еще содержать молодую жену, я продал патент на офицерский чин, рассчитывая жить на эти деньги, пока что-нибудь не подвернется. Я повез мою любимую в Италию, и мы роскошно жили там, пока не закончились мои две тысячи фунтов; но когда они уменьшились до двух сотен, мы вернулись в Англию; моя жена вбила себе в голову, что не может жить вдали от своего старого отца, и мы поселились в небольшом курортном местечке, где он проживал. Ну и как только старикан услышал, что у меня остались две сотни фунтов, он проявил к нам большую любовь и настоял, чтобы мы поселились в его доме. Я согласился, чтобы угодить моей любимой, которая как раз находилась в том особенном положении, когда все ее капризы и прихоти должны исполняться. Мы поселились у него, и вскоре он выманил у нас все деньги, но когда я заговаривал об этом с женой, она только пожимала плечами и отвечала, что ей не нравится плохо относиться к «бедному папочке». Итак, «бедный папочка» мухой расправился с нашим небольшим запасом денег, и я, почувствовав необходимость что-то делать, отправился в Лондон и попытался получить место клерка в торговой конторе или бухгалтера, библиотекаря, что-нибудь в этом роде. Но, полагаю, что на мне была печать военного, и как бы я ни старался, я никого не мог заставить поверить в мои способности; и наконец, выбившись из сил, с тяжелым сердцем я вернулся к моей любимой, которая нянчила сына и наследника отцовской бедности. Бедняжка, она совсем упала духом, и когда я сказал ей, что потерпел неудачу, она не выдержала и разрыдалась, причитая, что мне не следовало жениться на ней, если я ничего не мог дать ей, кроме нищеты и горя, и что я причинил ей зло, сделав своей женой. О боже! Мисс Морли, ее слезы и упреки чуть не свели меня с ума, я проклинал ее, себя, ее отца и весь свет и потом выбежал из дома, крикнув, что никогда не вернусь. Обезумев, я бродил весь день по улицам, испытывая сильное желание броситься в море, чтобы она была свободна и могла сделать лучшую партию. «Если я утоплюсь, отец должен будет поддерживать ее, – рассуждал я. – Старый лицемер не сможет отказать ей в приюте, но пока я жив, она не может требовать это от него». Я спустился на старую расшатанную деревянную пристань, намереваясь подождать до темноты, а затем дойти до края и броситься в море; но пока я сидел, покуривая трубку и бездумно наблюдая за чайками, на пристань спустились двое спутников, и один из них заговорил об австралийских золотодобытчиках и о том, какие великие дела там вершатся. Оказалось, он собирается отплыть туда через день-два и пытается убедить своего спутника присоединиться к нему.